— Лечение рабов дорогое удовольствие, — грустно, но достаточно громко ответил громила и печально заглянул в свою пустую кружку.
Я поднял руку с вытянутым указательным пальцем и крикнул "пиво", заказывать еще раз нам нет смысла, мы за ним не поспеем. По воздуху вновь прилетела кружка пива и вновь серая дымка уменьшилась. Она так часто стала появляться и исчезать, что перестал ее замечать. Главное пиво принесли, а как неважно. На этот раз он не спешит опрокидывать в себя кружку, лишь смочил горло.
— Было время медведя мог побороть, — тяжело вздохнув, сказал бугай, — а сейчас нанимают только тяжести таскать, да пьяных посетителей на улицу выносить.
— А до этого как звали? — встрял в разговор Камина.
— Длиннолапый Грик.
— Грик значит? — сократил Камина.
Бугай кивнул.
— А мы вот только что завоевали второй уровень клана, — похвастался Камина, игнорируя печально настроение собеседника, хотя у меня самого на душе тепло и приятно, чужие проблемы откровенно говоря по боку.
— Поздравляю, — тяжело произнес бугай, голос будто из колодца звучит.
— Слушай, не порть настроение, — попросил я. — Чего такой не веселый? Тебя же воскресили, теперь вот работаешь, а до этого думаю даже повоевать успел, чем не доволен то?
Бугай нахмурился, я выставил перед собой ладони, мол, не хочешь не говори.
— Выпьем, — предложил Камина.
И вновь на стол плюхнулась пена. Забавно у Камины уже на дне, но пена все равно при чокании выпадает, игровая условность, но какая-то приятная.
На наш стол набежала огромная тень, Камина резко отпрянул, я испуганно повторил движение. Перед нами опустились две огромные пиццы на деревянных подставках. В реальности приходилось бывать в пиццериях, но таких больших пицц еще ни разу не видел, метра полтора в диаметре, в толстом слое теста утонули прожаренные куски мяса, помидоры разбросаны по всей поверхности, зелень хаотично разбежалась и замерла вкраплениями и все это залито толстым слоем мягкого сыра. Запах, запах залез в ноздри, пробрался в мозг и заставил вспомнить все самое вкусное, что когда-либо ел и даже предложил посоревноваться, мол, я или все, что было до меня. Я жадно потянулся к заранее отрезанному куску, памятник тому, кто догадался пиццу подавать нарезанной. Под пальцами захрустела корочка на краю, жар опалил, но это уже моя долька, потащил на себя, по бокам куска стал стекать расплавленный сыр. Справа послышался громкий вздох, я не поворачиваясь рявкнул:
— Грик, угощайся, но только не сиди рядом с голодными глазами, испортишь аппетит, я тебе все остальное переломаю.