И тогда, стараясь не споткнуться, смущенная и гордая, зашагала к помосту.

– Медаль…

Моей блузки – единственной белой блузки, которая нашлась в шкафу, – коснулись пальцы Дрейка; лег поверх ткани тяжелый диск.

«И на груди его могучем один медал болтался кучем», – вспомнилось, как шутила моя мама. Теперь это про меня.

– Зачем так официально? – прошептала я.

Грозные глаза Дрейка смеялись.

– И грамоту…

Грамоту? Ее Клэр обязательно повесит на стену, рядом с осенней картиной.

А все-таки приятно, черт возьми… Вроде бы все ненужное, слишком пафосное, триумфальное, а все равно здорово.

– Спасибо.

Мне чинно кивнул передавший бумагу в рамке Сиблинг, и мелькнула вдруг мысль о том, что, если бы не мы, он не нашел бы свою Яну. Ту самую Яну, которую на время боевых действий умудрился куда-то спрятать и которую вообще так редко нам показывал.

Наверное, теперь полагалось идти, но я вдруг нахмурила брови и спросила Дрейка:

– А как же праздник?

– Какой праздник? – отозвались тихо.

– Ну, мы ведь победили? Значит, должен быть День Города? День «нашей-победы». День Нордейла…

И откуда только взялось это капризное и вместе с тем радостное настроение? Но отчаянно хотелось праздновать – зря, что ли, дали медали? И, пока меня не отправили с помоста, я продолжила сбивчиво шептать.

– Всеобщий выходной, красная дата в календарях. Развевающиеся украшения, флаги, ярмарки, концерты, выступления артистов, парки развлечений. Всеобщее гуляние…

– Иди. Ди.

На меня смотрел все тот же грозный и хмурый Начальник мира Уровней с тлеющим на дне зрачков смешком.

– Нечестно, – прошептала я, – вот нечестно! Мы же победили?