Собственное дыхание так же участилось, сильно подскочил пульс, отчего заалели уши и щёки, но ещё сильнее — приятная… тяжесть?.. пожалуй, именно так — приятная тяжесть во всём теле, с очагами в районе груди и паха.

Какое-то время я ещё существовал в асимметричной дуальности мышления: в то время, как одна часть сознания была полностью увлечена неторопливой игрой с Кариной, другая часть анализировала поступающую от органов чувств информацию. Но — с каждым мгновением вторая часть уменьшалась, сдавалась под напором первой — медленно, но верно приближаясь к полному слиянию…

Свирь, одновременно и мягко улыбаясь, и закусывая губу, совершенно однозначно смотрела на меня — широко распахнутыми, буквально мерцающими ненавязчивой малахитовой зеленью глазами, а её руки, словно враз осмелев и зажив своей жизнью, легко, почти невесомо скользили по моей талии, забирались под рубашку и, протиснувшись под тугой лентой бюстгальтера, ласково царапали ноготками — от шеи и между лопаток — вниз, к пояснице, каждым движением вызывая неконтролируемую дрожь во всём теле, подкреплённую волнами тягучего удовольствия, сопровождаемую сбивающимся дыханием…

В какой-то момент краешком сознания отметил, что на Карине уже нет верхнего белья; что моя рука скользит вверх по её бедру, и, миновав сначала высокий чулок на широкой резинке, а потом и узкую полоску открытой кожи, наталкивается на поразительную атласную мягкость визуально рельефного узора трусиков; что пальцы девушки ловко и совершенно естественно справляются с фронтальным замочком моего бюстгальтера; что на одной моей ноге, придавленная голенью, висит полустянутая брючина; что Рина шепчет что-то бессвязно-страстное, торопливо избавляясь от остатков белья…

И приходит счастье…

***

До поверки ещё полчаса.

Рина, поглядывая в карманное зеркальце, ехидно улыбается распухшими, расцелованными губами, поправляет воротник — как я ни старался не оставлять следов, всё же пару слабеньких засосов оставил. На шее. В местах более интересных и гораздо тщательнее укрытых одеждой, наверно, ещё с десяток таких же осталось.

Медсестричка, хитро щурясь, убирает зеркальце в сторону и поправляет опробованную мною в деле безрукавную рубашку. В последних лучах солнца и робких, бледных лучах уже включившихся фонарей, цвет её глаз темнее малахита, и серые крапинки в их глубине смотрятся очень органично и мило.

— М-да…

— Что, Рина?

Девушка критично осматривает мою шею:

— На засосы я не поскупилась… Может, сделаем вид, что ты подхватила простуду, и замотаем твою шею в стильный богемный шарфик?