Ксеня, выдавив усталую улыбку, отложила медицинский планшет в сторону и с удовольствием потянулась:

— Ну вот, Ада, и пришёл конец твоим мучениям.

Эмден с задумчивым видом почесала кончик носа, чихнула, и, извинившись, попыталась подняться из ложемента.

— Лежи-лежи, — поспешила отговорить её от необдуманных действий Иртыш. — Мониторинг сначала нужно перекинуть на дистанционку.

— Да в Бездну мониторинг, Ксеня, — отмахнулась Эмден. — Я и так себя прекрасно чувствую.

Госпитальер нахмурилась:

— Ада, солнышко, поверь — я того же мнения, но вот если Мутсу увидит, что дистанционные датчики неактивны или, что ещё хуже, шлют кривую телеметрию и некорректные данные, живо открутит мне тыковку и будет в своём праве.

Ада, выслушав быструю, произнесённую на одном дыхании тираду аватары ГС "Иртыш", кивнула и расслабленно откинулась в мягкое лоно ложемента. А сердце на миг сладко стянуло от одной только мысли, что Эмден теперь не одна.

Влада… Снаружи грубоватая и самоуверенная, жёсткая даже, но внутри — мягкая, нежная, способная не только чувствовать, но и понимать. И принимать. Принимать так, как приняла саму Эмден — со всеми её, как говорят русские, тараканами, с её монументальным фатализмом, даже — с неясным статусом отношений с Туманницей по имени Агата. Ада посчитала, что это будет, как минимум, проявлением крайней подлости, если она умолчит о той, что спасла её, и рассказала Мутсу всё как есть, не утаив ни слова, ни события, и говорила, зажмурившись до рези в глазах, до цветных пятен, до боли в веках и выступивших невольно слёз — и боялась посмотреть в глаза. Боялась увидеть в них отчуждение, — не ненависть, не ярость, не гнев — боялась, взглянув в мягкую зелень, увидеть, что с этого момента стала чужой…

Не увидела. Не почувствовала.

Влада тогда только крепко-крепко обняла Эмден, неумело ткнулась губами в губы, и тоном, не терпящим двоякого или некорректного понимания, в совершенно несвойственной ей манере уведомила, что ни доминировать, ни командовать, ни указывать не собирается, и будет удовлетворена одним лишь фактом хоть какой-то взаимности.

В ту ночь они распотрошили стратегическую заначку коньяка Влады, наведались на продуктовый склад и, в конце-концов, до утра просидели на крыше общаги, то утыкаясь мокрыми носами другу в плечи, рыдая взахлёб, то бережно передавали из рук в руки трубку — в кисете табака оставалось мало, но спускаться вниз за добавкой ни той, ни другой не хотелось… Мутсу сыпала байками из жизни инструктора и второго по значимости члена студсовета, Эмден, переборов себя, выплёскивала всю ту чёрную, беспросветную тоску, накопившуюся в ней с момента инициации, а Влада слушала, слышала, кивала и поддакивала в нужных местах, задавала наводящие вопросы, пытаясь понять Аду, а девушка, носящая прозвище Белый лебедь Востока, чувствовала, как цепкие лапки закоренелого одиночества нехотя отпускают душу из своей мёртвой хватки, как осыпается броня цинизма и прагматичности, и даже дышать становится легче и чище…