— Ты бы открыла всем правду. Он позаботился о том, чтобы тебе было что терять, — Хирка чувствовала, как у неё сводит скулы от страха. Беспокойство от того, что ей вообще могла прийти в голову такая мысль, смешивалось с ужасом от того, что она могла оказаться права. Что кто-то мог так жить. Как слепой! Так безудержно. Так совершенно без… безо всяких правил.
Рамойя кивнула.
— Я никогда никому не рассказывала об этом. Но я говорила о случившемся с Илюме. Ример мог слышать нас, а у него всегда был острый ум. Он не дремал.
— И всё же ты его ударила?
Рамойя спрятала лицо в руках.
— Он был мне семьёй. Он и Илюме. Когда Совет решил подобраться ближе к Равнхову, она попросила меня поехать с ней. Им был нужен наставник воронов, и она могла выбрать кого угодно, но выбрала меня. Не знаю почему. Может быть, чувствовала вину за то, что случилось с Ветле. Может быть, она сумела бы помешать этому случиться, если бы серьёзно отнеслась к словам Гесы, когда та пришла к ней в первый раз. Может быть, она считала меня связующим звеном с дочерью, которой у неё больше не было.
— Илюме сказала, что для нас с Ветле лучший выход — уехать, и с этим было трудно не согласиться. И мы жили все вместе в Эльверуа. Не было ни дня, чтобы мы не виделись. Особенно вначале, когда необходимо было построить обитель воронов, первую в Эльверуа. Ример был так молод. Тогда.
— До того, как стал Колкаггой, — сказала Хирка.
Рамойя вновь кивнула. Она долила чай из чугунного котелка в чашки. Он был едва тёплым, но никого из них это не беспокоило.
— Я узнала об этом от Эйрика, когда приехала в Равнхов. У нас есть и другие источники информации в Эйсвальдре помимо меня, и они писали о решениях, которые принимал Ример.
— Он предал тебя, — Хирка совершенно чётко представляла, что чувствует Рамойя. Она помнила наставницу воронов с Эйриком у изображения божества в Равнхове. Они разговаривали о Римере.