Часть четвертая Дарр Дубраули в руинах Имра

Часть четвертая

Дарр Дубраули в руинах Имра

Глава первая

Глава первая

За годы, которые Дарр Дубраули прожил среди городских Ворон, не помня своей истории, великое построение времени, пространства, мысли и действия, которое он называет Имром (где то, во что верят Люди, – правда, где они живут внутри собственных измышлений), начало все быстрее разрушаться: словно только мысль и поддерживала его, и эта мысль слабела. Веками Люди – некоторые Люди – приобретали бо́льшую и бо́льшую уверенность в том, что они могут сотворить все, сделать все, изменить все; и могли. Смогли даже – и останавливаться уже поздно – изменить землю, и моря, и времена года: смогли изменить Время. Люди это знали; и знали, что это их вина, даже если принадлежали к тем, кто ничего не мог с этим поделать.

Не знаю, понял ли вообще Дарр Дубраули, как работает город. Жил ли там, когда центр все еще питали и поддерживали окраины и дальние земли, продукты которых он скупал и продавал; видел ли баржи на коричневой реке, сотни железнодорожных путей, уходивших во всех направлениях, работающие день и ночь заводы и Людей, которые входили и выходили из них в ритме приливов и отливов. Даже если он и жил там в те дни – вскоре после своей смерти, за десятки лет до моего рождения, – не знаю, хватило ли ему сил воспринять все это.

Разумеется, когда он снова обрел себя, уже городского жителя, он жил там довольно долго. Далеко не сразу он понял, что очутился не так уж далеко от того места, где умер в последний раз, где его разорвал на куски динамит доктора Гергесгеймера. Скорее, город перебрался ближе к нему, к тому месту, где он жил, захватывая поля и фермы, леса и деревни до того самого холма, на котором стоял дом Анны Кун: словно город, как широкая река, разделяющая его, затапливал земли, выходил из берегов, разливался по равнине кирпичом и огромными горами мусора.

Итак, к тому моменту Дарр Дубраули уже какое-то время летал к великой мусорной горе в компании Ворон с речных островов. Насколько он знает, семьи здесь у него не было, а может, и не было нигде: он стал бродягой, как часто случалось в иные времена. Когда он впервые обнаружил себя среди других Ворон, никто не возражал, если Дарр занимал место на ночевке, – это была давняя зимняя традиция, ни одну Ворону не прогонят, если она ведет себя прилично. На горе́ он, как и прочие Вороны, питался отбросами вместе с остальными, а потом радостно кричал. Он чувствовал, что не всегда этим занимался, не вечно, не всю жизнь, не весь вороний век; но сезоны не раз сменили друг друга, прежде чем он осознал себя.