– Писилин! – услышал Альфонсо крик Лилии и все понял только тогда, когда мальчик выбежал из избушки. Рванувшую за ним Лилию Альфонсо поймал было за руку, но получил коленом между ног так быстро и неожиданно, что согнулся больше от удивления, нежели от дикой боли. Выстрел – Писилин упал быстро и резко, словно выключился; выстрел- Лилия долго скребла землю ногтями в луже крови, не желая расставаться с жизнью и пытаясь доползти до сына.

Стало тихо.

Полыхала деревушка фимиам, полыхала голова Альфонсо, сжигая черным пламенем его душу.

– Ты пойми, Дикарь, это же всего лишь аборигены. У нас война, а на войне потери неизбежны, – Музыкант, подошел к Альфонсо, положил руку ему на плечо, разыгрывая дружеское отношение. То, что другая рука его лежит на рукояти армейского ножа, Альфонсо заметил сразу – столько раз его пытались прикончить, что у него выработался нюх на западни и опасные моменты. Резко достать кинжал из ножен, вспороть Музыканту глотку, кромсать тварей на части – вот что хотелось Альфонсо до изнеможения, а потом сесть у трупа Лилии и выть, выть так, чтобы взорвались глаза и порвались связки горла.

– Да, кучка баб, подумаешь, – рассмеялся Альфонсо, едва сдерживая порыв тошноты от своего собственного мерзкого смеха, – у вас выбора не было…

– Ну и славно, что ты все понял! – похлопал Музыкант Альфонсо по плечу и отошел к своей группе.

Идти к озеру Крови богов, которая оказалась никакой ни кровью, а самой прозаической нефтью, группа сподобилась ближе к обеду: хмурые, больные с похмелья, а Вальтер получил еще и за целую истраченную ленту патронов. Альфонсо шел как в полусне, в котором кричат диким молчанием дети, разрываемые пулями; чувство вины, что это он привел сюда этих чудовищ, жгло до такой степени, что хотелось тоже застрелиться, но он уже знал, что нужно делать, знал, на что потратит свою жизнь.

– Недолго осталось до озера, – беспечно сказал он спутникам. Спутникам, которые убьют его, как только доберутся до нефти – ведь он тоже свидетель.

Впервые Лес был бессилен против человека. Впервые все его смертельные ловушки перестали пугать двуногое существо: волки, пантеры и манулы («пушистые облачки») пугливо бежали при звуке одного единственного выстрела, а если не бежали, то укладывались спать навечно с пробитой черепушкой, шиповник не пробивал бронежилеты и каски, а чертополох ломал свои шипы о резину высоких, болотных сапог. Червей и ямы амалины высокоразумные человеки научились быстро обнаруживать и просто обходить, а насекомые вообще боялись лезть на них из-за репеллента. Лес беспомощно смотрел, как чужаки хозяйничают в святая святых, и сам Сарамон, наверное, не смог бы ничего поделать.