Через секунду Любайд уже был рядом.

– Почему у тебя такой вид, будто ты только что проглотил саранчу? – прошептал он. – Ты стреляешь из лука лучше, чем этот дурак в золотом, не так ли?

Али сглотнул, не желая подтверждать свою слабость.

– Я… меня подстрелили, Любайд. Афшин, – пробормотал он, и воспоминания вернулись к нему резким ударом. – Это было ужасно. С тех пор я не прикасался к луку.

Любайд побелел, но не было времени ответить. Мунтадир уже присоединился к Дэвам всадникам. Они ухмыльнулись, когда он поприветствовал их на дивасти, на котором Али не мог говорить, и со смехом махнул в сторону Али. Одному Богу известно, что говорил им Мунтадир. Вероятно, это были его друзья, богатые аристократы, с которыми он любил пить вино и обедать в салонах, куртизанки и поэты. Мир, который не был дружелюбен к таким, как Али.

И хотя он знал, что спровоцировал своего брата, боль, которую Али редко признавал, дала о себе знать, узел негодования и ревности, который он так старался держать в кулаке, угрожал распутаться. Сколько раз он заставлял себя улыбаться, когда товарищи Мунтадира дразнили его, спрашивая, скольких людей он убил в Цитадели и правда ли, что он никогда не прикасался к женщине. Бесчисленные семейные торжества, которые заканчивались Мунтадиром, спящим в шелковой постели во дворце, и Али – на полу его казармы.

Стоп. Из-за этих казарм арена здесь – твой дом. Мунтадир и его друзья не могли этого у него отнять. Возможно, стрельба из лука не была специальностью Али, но, конечно, он мог победить своего избалованного, мягкого брата.

Один из всадников соскользнул с седла, и Мунтадир, не теряя ни секунды, занял его место. Али знал, что его брат был лучшим наездником. Али неплохо ездил верхом, но никогда не разделял любви Мунтадира к этому виду спорта. Его брат держал свою собственную конюшню и, вероятно, провел бесчисленные часы, мчась за городскими стенами, смеясь и пробуя трюки с Джамшидом, а он был еще более талантливым наездником, в то время как Али работал в Цитадели.

Лошадь Мунтадира взвилась на дыбы.

– Почему ты такой мрачный, Зейди? – Брат рассмеялся и развел руками. – Это твое любимое, не так ли? В детстве ты часто рассказывал об этих соревнованиях. Как ты выиграешь их и заработаешь свое место в качестве моего каида. Я думал, величайший воин в Дэвабаде должен улыбаться. – Мунтадир подошел ближе, его улыбка исчезла. – Или, может быть, ты так долго вторгался в мой мир, к моей жене, ставил меня в неловкое положение перед отцом, – что забыл свое место.

Последние слова он произнес на гезирийском, понизив голос.