– Черт побери, Айла, – выдыхает Беас, в конце концов выпуская листы из рук. Она прикрывает широко открытый рот. – Ты это сделала.
– Это моя мама, – говорю тихо. – Я только собрала крохи, которые она оставила, и продолжила работу.
– Так что это значит? – спрашивает она, и ее голос становится выше. – Айла, что это значит?
– Это значит, – говорю, сглатывая, – что побратимы живут в Проклятии, взятом
– Ты понимаешь, что за десятилетия никто так близко не подбирался к разгадке? – Беас вспрыгивает на ноги. – Пойдем, расскажем Клиффтонам! Давай сообщим всем!
– Подожди! – говорю и хватаю ее за руку. Борюсь с собственным желанием слететь по ступеням вниз и победно постучать в дверь библиотеки доктора Клиффтона. – Мы все еще не знаем, почему семь лет имеют значение или почему это происходит здесь, именно в этот период времени. Не думаю, что нам нужно рассказывать об этом кому-либо до тех пор, пока не ответим на эти вопросы.
Я не упоминаю другого момента, который продолжает преследовать мое подсознание: почему мама стала единственным исключением?
Беас немного надувает губки, но потом хватает меня за руку, и мы обе визжим и прыгаем. Потому что сегодняшний день – отметка, говорящая об изменениях, о том, что мы повернули за угол. Мы обе это чувствуем: что-то большое, новое.
– Хорошо, – соглашается Беас, – пока никому не расскажем. Немного поработаем над твоей маленькой теорией, пока она не станет достаточно сильной, чтобы загореться сама по себе.
– Именно так, – говорю, складывая и убирая список.