Светлый фон

Даже сейчас я все еще люблю ее. С той самой бесконечной зимы, когда мне было десять лет и моя приемная мать Элеанор не выпускала меня на улицу. Я сидел весь день у окна, хотя от жара огня запотевали стекла. Мир за ними начинал казаться всего лишь размытой фотографией.

Даже сейчас я все еще люблю ее. С той самой бесконечной зимы, когда мне было десять лет и моя приемная мать Элеанор не выпускала меня на улицу. Я сидел весь день у окна, хотя от жара огня запотевали стекла. Мир за ними начинал казаться всего лишь размытой фотографией.

Но потом однажды Джульет и Матильда заскочили через парадную дверь, а я не повернулся, чтобы посмотреть, как они стряхивают снег с волос. Их щеки раскраснелись там, где кожа встретилась с морозом, и они обе были так полны жизни. Я продолжал рассматривать свою энциклопедию о птицах и подпрыгнул, когда Матильда подошла ко мне сзади.

Но потом однажды Джульет и Матильда заскочили через парадную дверь, а я не повернулся, чтобы посмотреть, как они стряхивают снег с волос. Их щеки раскраснелись там, где кожа встретилась с морозом, и они обе были так полны жизни. Я продолжал рассматривать свою энциклопедию о птицах и подпрыгнул, когда Матильда подошла ко мне сзади.

– Тебе нравится наблюдать за птицами? – спросила она вежливо. – Джульет сказала, что ты следишь за ними из окна.

– Тебе нравится наблюдать за птицами? – спросила она вежливо. – Джульет сказала, что ты следишь за ними из окна.

На мгновение я утратил дар речи.

На мгновение я утратил дар речи.

– Да, – наконец сказал я. – Но зимой их часто не увидишь.

– Да, – наконец сказал я. – Но зимой их часто не увидишь.

– Какая твоя любимая?

– Какая твоя любимая?

– Матильда! – спустился к нам голос Джульет, она была уже на полпути вверх по лестнице.

– Матильда! – спустился к нам голос Джульет, она была уже на полпути вверх по лестнице.

– Иду! – крикнула Матильда в ответ.

– Иду! – крикнула Матильда в ответ.

Но вместо этого выжидающе повернулась ко мне.

Но вместо этого выжидающе повернулась ко мне.

Я заикался, листал страницы, пока не нашел ту, на которую больше всего любил смотреть. Яркие краски нарисованной птички. Я показал ее Матильде, стесняясь, словно птичка была частью меня.

Я заикался, листал страницы, пока не нашел ту, на которую больше всего любил смотреть. Яркие краски нарисованной птички. Я показал ее Матильде, стесняясь, словно птичка была частью меня.