– Почему это ты такой довольный?

– Кендрик. Он заглотил крючок.

– Думаешь?

– Уверен.

– Ну, тогда прекрасно. Но по-моему, он какой-то тормоз.

– Он не тормоз.

– Тогда хорошо.

Мы молча едем домой, но это абсолютно другое молчание, нежели по дороге сюда. Кендрик позвонит Генри тем же вечером, и они договорятся о встрече, чтобы начать выяснять, как удержать Генри здесь и сейчас.

12 апреля 1996 года, пятница (Генри 32)

12 апреля 1996 года, пятница

(Генри 32)

ГЕНРИ: Кендрик сидит опустив голову. Большие пальцы беспокойно ерзают вдоль ладоней, как будто хотят удрать. Солнце садится, и кабинет освещен золотом; Кендрик сидит неподвижно, движутся только пальцы, и слушает, как я говорю. Красный индийский ковер, бежевые твиловые кресла с нестерпимо блестящими стальными ножками; сигареты Кендрика, пачка «Кэмела» лежит нетронутая, пока он слушает. Золотые ободки круглых очков освещены солнцем; край правого уха Кендрика светится красным, рыжие волосы и розовая кожа отражают желтый свет хризантем, что стоят в медной вазе на столе между нами. Весь день Кендрик сидит в своем кресле и слушает.

Я рассказал ему все. Как все началось, как я учился, как старался выжить и радовался, что многое знаю наперед, как ужасно знать и не иметь возможности ничего исправить, каково это – страдание от потери. Теперь мы сидим в тишине, и наконец он поднимает голову и смотрит на меня. В глазах Кендрика грусть, которую мне трудно видеть; выложив ему все, я хочу забрать это назад и уйти, избавить его от тяжелой необходимости думать об этом. Он берет пачку, достает сигарету, прикуривает, затягивается и потом выдыхает голубое облако, которое превращается в белое, проходя через грань света и тени.

– Проблемы со сном есть? – спрашивает он меня, голос звучит хрипло после долгого молчания.

– Да.

– Есть ли какое-то определенное время суток, в которое вы чаще всего… исчезаете?

– Нет… ну, может быть, ранним утром чаще всего.

– Головные боли бывают?

– Да.

– Мигрени?