– Двухтысячного? Так скоро? Вы уверены? Видимо, да. Но, отвечая на ваш вопрос: болезнь, настолько… опустошительная… как ваша, зачастую вызвана своего рода запинкой, повторяющимся фрагментом кода, который говорит: «Плохие новости». Болезнь Хантингтона, например, – это просто несколько лишних ЦАГ-триплетов на хромосоме четыре.
Я сажусь и потягиваюсь. Мне бы кофе.
– Значит, все? Мне можно отправляться играть во двор?
– Ну, я хочу сделать томограмму мозга, но не сегодня. Я выпишу вам направление в больницу. Магнитно-резонансная томография, компьютерная томография и рентген. И еще я направлю вас к своему другу, Алану Ларсону; у него здесь, при университете, своя гипнологическая лаборатория.
– Отлично, – говорю я, медленно поднимаясь, чтобы кровь не ударила в голову.
Кендрик поворачивается ко мне. Я не вижу его глаз, на стеклах очков матовые блики.
– И правда, отлично. Это великая загадка, и наконец у нас есть способы выяснить…
– Выяснить что?
– Что бы это ни было. Кто бы вы ни были.
Кендрик улыбается, и я замечаю, что зубы у него желтые и неровные. Он встает, протягивает руку, я ее пожимаю, благодарю его; наступает неловкое молчание: мы снова чужие после того, что узнали друг о друге сегодня; потом я выхожу из его кабинета, иду вниз по лестнице, на улицу, где меня давно ждет солнце. Кто бы я ни был. Кто я?
Очень маленький ботинок
Очень маленький ботинок
Весна 1996 года (Клэр 24, Генри 32)
Весна 1996 года
(Клэр 24, Генри 32)
КЛЭР: Когда мы с Генри были женаты чуть больше двух лет, мы решили, особо не рассуждая, попробовать завести ребенка. Я знала, что Генри не испытывает по этому поводу особого оптимизма, и не спрашивала его или себя почему. Я боялась, что он видел наше будущее без ребенка, и просто не хотела ничего об этом знать. И я не хотела думать о том, что проблемы Генри с перемещением во времени могут быть наследственными или хоть как-то помешать нашим планам насчет ребенка. Поэтому я просто не думала обо всех этих важных вещах, я была опьянена мыслью о ребенке: ребенке, который был бы похож на Генри, с черными волосами и упорным взглядом, и, может, очень бледном, как и я, пахнущем молоком, тальком и плотью, об этаком пельмешке, булькающем и смеющемся при виде разных вещей, о маленькой мартышке, маленьком воркующем ребенке. Мне снились дети. В своих снах я забиралась на дерево и видела в гнезде очень маленький ботинок; вдруг я обнаруживала, что кошка/книга/сэндвич, которые я держала в руке, – это ребенок; я плыла по озеру и находила колонию детей, растущих на дне.