Помотал головой. Куда уж там торопиться. Судя по сдвигам, время потеряло всякое значение.

Вытащил свой саквояж, достал из него палатку. То, что должно было быть палаткой. Углепластиковые дуги, нейлоновая крыша – где это все? Палатка оказалась брезентовой, складной шест – из темного дерева с латунными сочленениями. Хорошо, что детстве упражнялся с такой палаткой. Конечно, там был не такой вот приятный взгляду стимпанк. Две еловые палки, вырубленные в лесу, еловые же колышки – так это было. А тут колышки лежали в том же чехле в отдельном мешочке, латунные, кованые. Бедуины между тем растянули между инжиром и пальмой навес из все того же непомерного платка, раскатали ковры, раскидали подушки, разожгли костерок. Как-то у них было уютнее, чем в маленьком брезентовом домике.

Подошел к источнику. Вода в пустыне притягивает. Это была совсем маленькая ямка в скале, из скалы сочилась тонкая струйка, на кофе хватит, на помыться или побриться – уже нет. Ну и ладно, борода украшает мужчину. Напился, промыл глаза.

Оглянулся. Оказывается, совсем уже стемнело, и только навес бедуинов приветливо освещался костром. Девушка наконец-то убрала с лица закрывавший его лоскут и оказалась моложе, чем представлялось. Да это почти девочка! И довольно миловидная. Газельи глаза, широкий улыбчивый рот. Она как раз раскладывала по белому платку лепешки, финики, стеклянные банки с разным сыром и шутливо щелкала по носу своего верблюжонка, совавшего нос к еде.

– Как тебя звать, друг? – весело спросила она, поднимая голову, – я вот Джамиля.

– И впрямь, – улыбнулся, – глаза у тебя, как у верблюжонка. Или даже у Таяры, – и вдруг расхохотался, поняв, что имя «Таяра» означает самолет. И сразу загрустил: на вопрос-то надо отвечать, а как?

– Буду звать тебя Красавчик, – махнула рукой Джамиля. – Ты вот сыр попробуй, вот этот ты уже пробовал, а тот – нет.

Тот сыр плавал в оливковом масле и с виду был похож на моцареллу, такие же маленькие белые шарики. Вынул перочинный ножик, раскрыл, насадил один шарик, сунул в рот… Рот тут же склеился. Сыр оказался совсем другим. Как если бы взяли знакомый уже лабане, соленый, пряный и выпарили из него всю воду. Этот сыр был вязкий и такой же соленый. С трудом проглотил, запив остатками воды из своей фляги. Бедуины откровенно потешались.

– Ты не так ешь, – наконец сообщил старший, – ты его в лепешку заверни. Еще маслом полей. Потом расплющь. А потом уже ешь. А то так и подавиться недолго. А меня зови Азиз.

– Хорошо, Азиз, ну и ты тогда зови меня Красавчиком.

– Это пускай девчонки тебя Красавчиком зовут, – заржал Азиз, – я еще что-нибудь придумаю. Я пока тебя и не знаю совсем.