– Все наши дядюшки были толстыми рыболовами, и от них всегда пахло рыбой, – возразила она. Аннабел вздохнула и отвела назад волосы. Их цвет потускнел. Она вся поблекла. Таниэль не сразу узнал ее, когда она вышла из спального вагона эдинбургского поезда, и ему пришлось притвориться, что выступившие у него на глазах слезы – от радости.
– Неужели ты не мог найти для себя другую девушку, может быть, беднее, но более подходящую?
– Нет. Где, по-твоему, я могу встретить женщину? У меня нет на это времени. Я прихожу со службы домой, дискутирую с моим сумасшедшим хозяином по поводу кошек или суфражисток, а затем наступает время снова отправляться на службу.
– Понятно. В таком случае это очень удачная партия. Ты и вправду собираешься устроить мальчиков в школу?
– Ради всего святого, неужели ты в этом сомневаешься?
– В таком случае, увидимся на неделе, – сказала она с явным облегчением.
– Вы ведь уезжаете в четверг?
– Да, рано утром.
Таниэль проводил их до кэба и еще некоторое время постоял под продолжающим падать с неба снегом, отчасти чтобы посмотреть, как они отъезжают, отчасти – потому, что в нем еще теплилась надежда увидеть Мори. На улице было пустынно. Таниэль вернулся в гостиницу, по дороге стряхивая с себя снег.
Он отыскал номер, состоявший из спальни и гостиной; все здесь было пропитано каким-то особенно чистым гостиничным запахом, исходящим от только что выстиранного, наглаженного белья и свежепокрашенных стен. Мягкие ковры и кресла в различных оттенках голубого и белого делали обстановку особенно роскошной, на низеньком столике перед камином стояли принесенные сюда привратниками остатки свадебного торта.
– Я переодеваюсь, – послышался голос Грэйс из-за закрытой двери. – Подождите минутку, не заходите сюда. Как ваша сестра? Я не успела с ней поговорить.
– С ней все хорошо. Она говорит, вы похожи на мальчика.
– Вы с ней оба из одного теста, – фыркнула Грэйс.
– Это я от нее унаследовал, – согласился Таниэль, снимая галстук и воротничок. Из большого окна открывался вид на Темзу и мост Ватерлоо, по которому медленно ехали кэбы с зажженными фонарями. Река теперь уже окончательно замерзла, и на ней тоже было заметно движение фонарей: это люди пешком перебирались на другой берег по льду, чтобы не карабкаться на мост. Отсветы фонарей вспыхивали на обледенелых корпусах вмерзших в лед судов. В темноте снег по-прежнему летел наискосок, но Таниэлю казалось, что за белой пеленой он различает острый силуэт колокольни их кенсингтонской церкви. Он пересчитывал ответвления уходящих вбок улиц, пока не наткнулся на полосу электрического света – по-видимому, фасад Харродса. Филигранная улица должна была начинаться где-то позади него.