Она поцеловала его, очень легко, быстро скользнув по нему холодными влажными губами и обдав его медовым запахом своей пудры. Он вздрогнул и инстинктивно прикрыл рот рукой.
– Простите… я, видимо, заболеваю. Я не хочу вас…
– О, у вас и правда нездоровый вид. Доброй ночи.
Таниэль кивнул и погасил лампу, как только увидел, что полоска света из-под двери спальни потемнела, но при этом не стал ни раздеваться, ни ложиться. Он ждал до тех пор, пока не затих шелест переворачиваемых страниц ее книги, затем тихонько встал. В темноте он не смог найти своего пальто и вышел на улицу без него.
В окнах дома горел свет. Как только он вошел в мастерскую, его окатило волной горячего воздуха. Жаровня, как обычно, была наполнена раскаленными углями, но, вдобавок к этому, Мори работал с раскаленным паяльником. От его тонкого, светящегося красным кончика поднимался пар по мере того, как Мори водил им внутри часового механизма, припаивая шестеренки. Паяльник был настолько горячим, что Мори работал стоя, чтобы успеть отскочить, не обжегшись, если случайно выронит его из рук. Отодвинутый в сторону стул стоял слева от него, и Катцу, распластавшись на сиденье, нежился в тепле.
– Ну как вы, согрелись, наконец? – спросил Таниэль, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно.
– Почти, – Мори снял галстук, перекинув его через лямку своих подтяжек так, что его концы свисали у него вдоль бедра наподобие перекинутой через плечо жокейской ленты. Он осторожно установил паяльник на тигель с горячими углями. В ямке между ключицами у него выступила испарина.
– Как все прошло, удачно? – спросил он.
– Да, получилось славно.
Мори вылил воду из чашки на зашипевшие угли, над которыми тотчас поднялся пар, и откинулся назад.
– Отлично. Я думал, вы останетесь на ночь в гостинице.
– Да, конечно. Я вернусь туда позже. Грэйс… ее семья все еще там. Вам все-таки надо было прийти, – внезапно сказал он.
– Я знаю. Простите меня. – Он задумчиво посмотрел на Таниэля и повернул в сторону кухни.
– Для чая уже слишком поздно, но у меня есть вино или…
– Мори, постойте.
Мори остановился, и Таниэль, обогнув стол, подошел к нему и прикоснулся щекой к его потемневшим волосам. От его одежды пахло паром и лимонным мылом. Из них двоих он был сильнее, с твердыми мышцами. Он постоял некоторое время, крепко обняв Таниэля, затем отодвинул его от себя. Он умел, щадя чужое самолюбие, не выказывать обеспокоенности, только интерес.
– Это было… – начал Таниэль.
– Не надо мне рассказывать, просто думайте об этом. А потом я все забуду, если вы передумаете.