Этот раунд не выиграл никто, и они отступили, глядя друг на друга холодно, без всякой ненависти.

– Не желаете попробовать вплавь, сиор?

Краб покинул лопатку Шрева, беззвучный удар воздуха отбросил мечника и разметал светлячков во все стороны, ломая им крылья. Они звездопадом обрушились в воду, расцвечивая ее на несколько мгновений зеленым и желтым. А затем огоньки стали гаснуть и на оба берега опустилась темнота.

Она успела вовремя. В тот самый момент, когда Шрев навис над оглушенным Мильвио.

Бабочка сгорела, и сойка вихрем пронеслась через мост.

Конечно же он ее почувствовал и дал отпор, подхватив Фэнико. Нож бил об меч, а меч о нож в невероятном темпе. Клинок, который когда-то принадлежал Тиону, едва не отрубил Лавиани ногу. Даже несмотря на всю ее ловкость, она получила глубокий и очень болезненный порез на бедре.

Ей удалось отвлечь сойку от Мильвио, оттеснить его к лесу.

Талант закончился, и Лавиани сказала:

– Тебя стоило убить за много лет до сегодняшнего дня.

– Я то же самое предлагал Боргу, когда прикончил твоего ублюдка, – невозмутимо ответил тот. – Знал же, что от тебя стоит ждать беды. А он меня так и не захотел слушать.

Они вновь встретились в вихре железа, и на этот раз уже Шрев вел «партию», закончившуюся тем, что меч пробил ей плечо, лишь в четверти дюйма пройдя от артерии. Рука повисла плетью.

Она даже боли не почувствовала, лишь досаду, перехватив нож здоровой рукой.

– Слишком ты неповоротлива, женщина. Спряталась бы, варила варенье и сидела на лавочке.

Лавиани чувствовала легкое головокружение. Кровь из раны текла слишком быстро. Она покосилась на Мильвио, который все так же лежал без сознания, и красноречиво сплюнула себе под ноги, исподлобья глядя на убийцу своего сына.

Пусть ее заберут шаутты, но она не побежит. Больше некуда бежать. И видят Шестеро, которым она никогда не возносила молитв, сойка сделает все возможное, чтобы еще один хороший человек не погиб.

Пускай он хоть сто раз великий волшебник.

Шерон смотрела на лес не только своими глазами, но и пятью парами чужих.

Мир был точно паутина, и паук соткал его из графита, свинца и крови. Она завораживала, манила, бежала по сосудам еды, которая была рядом, и часть сознания указывающей хотела впиться в этих людей, рвать их плоть чужими зубами, чтобы та сторона, мучившая вновь живых, получила жертву и оставила в покое хотя бы на секунду.