Лорн вышел из экипажа и обратился к одному из сопровождающих нас полицейских:

– Ведите ее в камеру.

– Постойте, – не сдержавшись, прокричала я, возмущаясь такому решению. – А как же допрос? Вы совершаете ошибку!

– Допрос мы проведем завтра, – сухо ответил детектив. – А пока у вас будет время подумать.

– Подумать о чем? – не понимала я.

– О том, стоит ли упростить ход следствия и надеяться на смягчение обвинения или дальше строить из себя невинную овечку!

Он был серьезен и на все сто процентов уверен в доказательстве моей вины. Мне же терять было нечего, я пустила в ход свое последнее оружие.

– Лорн, – услышав свое имя, он обернулся. – Скажите честно, вы мстите за отказ быть с вами? Не кажется ли вам, что это не по-мужски, или вы не чураетесь любых способов добиться желаемого?

– Вы заигрались, баронесса, – Лорн подошел ко мне и посмотрел прямо в глаза. – Пора сбросить маски и показать свое настоящее лицо. Кстати, а какой цвет ваших волос настоящий? Тот, что был, или этот, который сейчас?

– Не ваше собачье дело! – огрызнулась я.

– В камеру ее! – в тон мне рявкнул он и жестом указал полицейскому увести подозреваемую.

Надсмотрщик то и дело толкал меня в спину, поторапливая. Вот только мне вовсе не хотелось спешить. Я пыталась запомнить все коридоры, повороты и расположения окон, коих здесь было немного. И с каждым шагом все больше убеждалась, что выхода нет.

Втолкнув меня в камеру, полицейский закрыл решетку и удалился по коридору. Я слышала разносящийся гул его шагов, и каждый удар моего сердца вторил им.

– Ненавижу тебя, Лорн, ненавижу… – обреченно простонала я.

По щекам текли слезы. Мне никогда не доводилось испытывать большего унижения, чем сейчас. Повсюду разносился писк, сновали крысы, и кто-то постоянно кашлял и сплевывал в соседних камерах.

Я опустилась на старую потрепанную подстилку и закрыла лицо руками. Правильнее было бы сейчас заснуть, но как это сделать, когда от всего здесь веяло враждебностью, болью, пороками?! Голова кружилась от обилия запахов, зловония и человеческих грехов. Причем последние сводили с ума куда больше, чем сырость и повсюду разбросанная гниющая солома.

На миг я представила, что сейчас испытывают мои родные. Наверняка матушка и Бриттани бессмысленно бьются в истерике, рыдая и умоляя графа помочь. На их месте я бы тоже первым делом обратилась к нему. Он единственный, кто мог бы хоть что-то сделать. А матушкины столичные связи… Сейчас на всех ее знакомствах поставлен крест позора. Даже если мне удастся доказать невиновность, честь семейной фамилии своим арестом я подпортила бесповоротно. Обедневший род Клейтон скатился ниже некуда – до убийств!