Он был почти готов.

Он повернулся к Роджеру, поманил его, и Роджер покорно пошел, – плача, жалуясь, мотая головой, покорно пошел к нему.

– Нет! Беги! – крикнула Лира и кинулась вниз по склону.

Пантелеймон прыгнул на снежного барса и выхватил маленького деймона из его зубов. Снежный барс бросился за ним вдогонку, Пантелеймон выпустил друга, и оба молодых деймона, меняясь с неуловимой быстротой, вступили в схватку с большим пятнистым зверем.

Барс бил их когтистыми лапами, и его рычание заглушило даже крики Лиры. Оба ребенка тоже сражались с ним; вернее, с тенями темных замыслов, теснившихся в непроглядном воздухе, пронизанном потоками Пыли…

И Аврора колыхалась в небе, истаивала, открывая то здание, то озеро, то вереницу пальм, такие близкие, что казалось, можно шагнуть из этого мира в тот.

Лира прыгнула и схватила Роджера за руку.

Она тянула изо всех сил, они оторвались от лорда Азриэла и побежали, держась за руки, но Роджер плакал и корчился, потому что барс снова схватил его деймона; Лира знала эту раздирающую сердце боль и хотела остановиться…

Но они не могли остановиться.

Утес уходил у них из-под ног.

Весь пласт снега неудержимо съезжал вниз…

А внизу, в сотнях метров под ними, застывшее море…

– Лира!

Стук сердца…

Намертво сцепившиеся руки…

И дивное зрелище в вышине.

Будто копье пронзило черный небосвод, усеянный звездами.

Струя света, струя чистой энергии ударила ввысь, словно выпущенная из лука стрела. Многоцветный занавес Авроры разорвался надвое; громовый треск пронесся из конца в конец вселенной; по небесной тверди пролегла дорога…

Солнце!

Солнце осветило мех золотой обезьяны…