— Зачем? — немного испуганно спросила она.

Тут я почти рявкнула:

— Потому что меня достали ваши переживания по поводу несчастной любви и одиночества!

Плечи Аланы затряслись… а потом она рассмеялась. Немного истерично, пожалуй, но все же это было лучше ее медленного поедания себя заживо.

— Я выгляжу жалкой, да?

— Ужасно жалкой. Стоило бы отобрать у вас диплом психотерапевта.

Моя странная попытка помочь Кронберг, которую я подкрепила уже восстановившимися способностями, неожиданно оказалась успешной. Впрочем, после того как ее снова забрали, а потом привели — безумно бормотавшую что-то себе под нос и смотревшую на меня дикими глазами, — пришлось начинать все заново.

Я была словно на странных качелях — пытаясь не свалиться в собственное безумие и в то же время не дать сойти с ума Алане, над которой Владимир проводил свои опыты, желая понять, где ее предел. Или где мой предел.

Этого я не знала сама, потому что вскоре мне начало казаться, что я на самом деле спятила. В мои сны, и так разбавленные кошмарами Аланы, начали вторгаться какие-то новые картины. А в какой-то момент уже наяву почудилось, что в голове помимо мыслей Кронберг, от которых я уже не могла укрыться, появились обрывки чужих образов и фраз. Я не воспринимала их всерьез, считая игрой моего уставшего подсознания, пока однажды не услышала голос Владимира так ясно, будто он был рядом со мной: «Олег, если ты считаешь…» Тот парень, что удерживал меня, — я как-то смогла узнать, что с ним, издалека. И не только с ним. Я начала видеть глазами нескольких членов экипажа, скучая с ними на смене, отдыхая в каюте или присматривая за пленным симарглом.

Если отбросить версию с безумием, оставалось одно объяснение: мой дар резко возрос. Несмотря на преграду из металла, я могла использовать телепатию и эмпатию как минимум на нескольких людях, находящихся довольно далеко. Возможно, благодаря наличию там, вовне, Олега, человека с зачатками дара. Или же толчком стала моя потребность ощутить кого-то более здорового, чем Алана. «Человек или ломается, или становится сильнее», — услышала я однажды от Ядгара. Кажется, он был прав.

У меня появилось небольшое преимущество, и я знала, как им воспользоваться. Юрий… Полагаю, он многое успел осмыслить за несколько дней плена. И возможно, был готов поменять свои планы с учетом изменившихся обстоятельств. В конце концов, на Гардарике с распростертыми объятиями его не ждали. Я не могла обеспечить его лояльность — это слово было с Цехелем несовместимо, но надеялась на его если не благоразумие, то желание жить. Ну и на чувство ответственности, которое у него все-таки было.