И именно так я и поступаю.

– Что сказала рыба, когда ударилась о бетонную стену? – спрашивает меня Такер.

Мы сидим на берегу ручья, и он привязывает мушку к моей удочке. На нем ковбойская шляпа и красная клетчатая фланелевая рубашка, надетая поверх футболки. И это очень ему идет.

– И что же? – интересуюсь я, с трудом сдерживая смех, хотя он еще не дошел до самой шутки.

Такер ухмыляется. Он настолько великолепен, что мне все еще не верится, что он мой.

Он любит меня, и я люблю его. А ведь это редкий и прекрасный дар.

– Бам! – говорит он.

Я громко смеюсь, вспоминая этот момент. И позволяю напитаться восторгом, который испытывала в тот момент. А еще тем, что почувствовала в амбаре, когда прижалась к нему телом и губами, когда ощутила единение с ним и всем живым на земле.

И вдруг осознаю, чего хотела от меня мама: чтобы я помогла ей обрести венец. А для этого мне нужно отбросить все, кроме своей сути. Той части, что связана с окружающим нас миром. Той части, что питает мою любовь. Вот этот ключевой момент. Вот чего не хватает для обретения венца. И почему я засияла, когда впервые поцеловалась с Такером. Нет ничего важнее любви. Любовь. Любовь.

«Молодец, – звучит мамин голос в голове. – У тебя получилось».

Я открываю глаза, и мне приходится моргать несколько раз, чтобы привыкнуть к яркому свету, который исходит от меня. Разносится от меня. Я вспыхнула, словно фонарь, и сияние дрожит и искрится, как бенгальские огоньки на День независимости.