Ключ от замка Барнсли отдал Джинни. Я зашвырнул замок изо всех сил вниз по склону на тот случай, если бы он надумал прийти попозже и запереть его за нами.

Дверь открылась вовнутрь на петлях безо всякого шума, что становилось возможным только после десятилетий смазки. Я навел луч фонарика на обратную сторону двери, не понимая в точности, хотелось ли мне отыскать какие-то свидетельства, что кто-то драл ее ногтями, пытаясь выбраться, и почувствовал ли я облегчение, когда ничего не нашел.

Нас окутал настоянный на столетиях запах земли и камня, минералов и плесени. Внутрь вел вызывающий клаустрофобию коридор, подпираемый бревнами и прогнувшийся, когда еще наши деды были детьми. Он ровно тянулся на много ярдов, уже не доступный для дневного света, затем уходил вниз, погружаясь во тьму, кромешнее какой я и не видывал. Она была не просто отсутствием света. Она казалась плотной субстанцией, позволявшей лучам наших фонариков врезаться в нее, потому как знала: залечится мгновенно.

Пора облачаться. Из дому мы взяли только свитера, а всем остальным нас снабдила кладовая Барнсли: резиновые сапоги по колено, которые натягивались прямо на обувь, фонари и каски со встроенными лампами, горевшими от блоков батареек у нас на поясах. На шее у меня болтался мультигазовый указатель. Если мы попадали в зону опасного содержания метана, или угарного газа, или сероводорода, то на этот случай у нас были дыхательные маски, которые Джинни отчистила, и небольшие бачки с воздухом, закрепленные на спинах.

На вершине лестницы Джинни тронула меня за руку:

– Неужто это хотя бы возможно? Что Дрю все еще?..

Стойкость уходила от нее. Снаряд разорвался, и ей больше незачем было притворяться. Теперь рядом был только я. Но я, мне казалось, по-прежнему тот, кто больше поддерживает других.

– Хочется верить, что это так, – сказал я. – Даже если я и не понимаю – как?

Мы стали спускаться по ступеням, вырубленным в камне и покрытым досками, пока не дошли до места, где под ногами стало гладко, и природный пол прохода не потянулся, извиваясь, под уклон, словно змей, вмерзший в снег. Свет наших ламп на касках пробивался вперед, отталкивая темноту. Воздух был прохладен и влажен, как в погребе, закрытом для мира, при постоянной температуре дня поздней осени. Стены были угрюмы и шершавы на вид: ничего похожего на выветрившиеся камни на поверхности, знакомые солнцу и луне.

– Ты слышишь? – спросила, остановившись, Джинни в одном месте. – Ты чувствуешь?

Пришлось последовать ее примеру, но, да… я слышал и чувствовал. Обстановка на пороге осознания, вроде звучания времени или тяжести холмов, давящей сверху на нас.