Элисон снова позвала на помощь. Рядом с ней стояла девочка лет пяти-шести, без родителей, но уже переодетая в теплое и сухое, хотя одежда была ей великовата. Казалось, она погружена в транс или не может оправиться от шока. Она едва шевелилась; деймон-мышонок жался к ней, дрожа всем тельцем; ее взгляд был неподвижен и устремлен куда-то вдаль.

– Вся ее семья утонула, – сказала Элисон. – Ее зовут Айша. Она говорит только по-арабски. Позаботься о ней.

И отвернулась к очередному малышу, заходившемуся плачем. Лира едва не запаниковала, но застывший взгляд девочки и ужас в глазах крошечного деймона придали ей решимости. Наклонившись, Лира взяла ее за ручку, холодную и безвольную.

– Айша! – шепотом окликнула она.

Деймон заполз под воротник большого свитера, который надели на девочку, и Лира подумала: «Ох, Пан, вот бы ты сейчас был со мной! Ты нужен этому деймону. Зачем ты меня бросил?»

– Айша, та’аали, – произнесла она вслух, пытаясь припомнить арабские слова, которые когда-то пытались вдолбить ей в голову ученые из Иордан-колледжа. – Та’аали, – повторила она, надеясь, что ничего не перепутала и это действительно означает «пойдем!».

Она выпрямилась и осторожно потянула девочку за руку. Та не то чтобы послушалась, но и сопротивляться не стала. Казалось, она просто плывет за Лирой, как бестелесный дух. А Лира хотела как можно скорее увести ее прочь от этого шума, плача и горестных криков, от лежащих рядами мертвых тел, частично укрытых одеялами или простынями, от всего этого хаоса и отчаяния.

Проходя через салон, она прихватила из буфета турецкую лепешку и пакетик молока, а затем повела девочку к своему плетеному креслу, в котором размышляла и дремала, пока паром не натолкнулся на лодку. Места в кресле хватало на двоих, и одеяло, к счастью, никуда не делось. Пристроив лепешку и молоко на столик рядом с креслом, Лира завернулась в одеяло вместе с девочкой. Двигалась она очень осторожно, опасаясь нечаянно коснуться крохотного деймона, который по-прежнему дрожал и шептал что-то, уткнувшись девочке в шею. Казалось, он был чуть бодрее, чем сама Айша.

Лира взяла лепешку.

– Айша, хубз, – сказала она. – Инти джа’аана?

И, отломив кусочек, протянула его девочке. Но Айша как будто не видела и не слышала. Тогда Лира сама откусила от лепешки, надеясь показать ребенку, что еда безопасна, но девочка по-прежнему не реагировала.

– Ну ладно. Тогда я просто подержу тебя, а хлеб будет лежать здесь. Возьмешь, когда захочешь, – прошептала она. – Я бы сказала тебе это все по-арабски, но я слишком плохо училась, когда была маленькой. Знаю, ты меня не понимаешь, но сегодня ты слишком много пережила, и тебе нужно отдохнуть. Лежи, а я попытаюсь тебя согреть.