Но я этого никогда не забывал. Иногда в Мише проглядывала та девчонка-подросток, хотя, скажи я ей об этом, она бы жутко разозлилась. Ту же девчонку я увидел в ночь нападения на Лунный дворец, когда я буквально отскребал Мише от пола, а вокруг полыхал Ночной огонь. Я видел юную Мише, стоило взглянуть на ее руки со шрамами от ожогов. И сейчас я опять увидел ее. По иронии судьбы нас снова окружала пустыня.
И во всем был повинен тот принц, поганое чудовище.
А я еще улыбался тому мерзавцу.
– Нельзя было его убивать, – сказала Мише, но из-за охватившей меня ярости я едва слышал ее слова. – Это безрассудство. Я…
– Что значит «нельзя было его убивать»? – взвился я и до боли стиснул кулаки.
Наверное, вид у меня сейчас был нелепый. Я раскачивался и дрожал, как безумец.
– Я сам должен был бы с ним расправиться, но я рад, что ты избавила меня от этого.
Мише отвела взгляд и уставилась в землю.
– Я просто… сорвалась.
– Почему ты мне не сказала? Сразу, как только он появился в зале? Мише, я бы…
– Не знаю, – неуверенно ответила она. – Я не представляла, кого ты пригласил, пока не увидела его.
Вздрогнув, Мише добавила:
– Я много думала о том, каково было бы увидеть его снова. А еще боялась, что не узнаю его. Тогда все было как в тумане, из-за этой проклятой лихорадки.
Я хорошо помнил ее страхи. После выздоровления она целый год провела в страхе, граничащем с безумием. Она боялась, что каждый мужчина, попадавшийся ей на глаза, – это тот, кто сделал ее вампиршей. Она не помнила ни лица, ни имени своего «создателя», а значит, при таком жестоком раскладе судьбы он мог быть повсюду, оказавшись первым встречным на улице.
– Но я его узнала, – мрачно рассмеялась Мише. – Сразу, с первого взгляда.
Я молчал. Больно было сознавать, что судьба не пощадила ее. Я ненавидел Некулая и сильнее всего ненавидел внутреннюю связь с ним, ибо это он сделал меня обращенным вампиром. Он стал средоточием моего мира не только потому, что мое выживание целиком зависело от него, но еще и потому, что он в самом буквальном смысле сотворил меня.
У вампиров существовали эти внутренние узы, которые правильнее назвать кандалами, отчего каждый обращенный чувствовал себя ничтожным, грязным и снедаемым стыдом.
Мне было ненавистно, что и Мише пришлось испытать это чувство.
– Думаю, и он меня узнал, – сказала она. – Нет, не в лицо. Сомневаюсь, что он запомнил мое лицо. Но он меня… заметил. Учуял на мне что-то свое.
Вот потому Мише и не бросили в застенок, заперев в апартаментах Орайи. Заметив интерес принца к ней, Симон или Септимус (а может, оба) решили сделать ему подарок. Подкупить его, чтобы принц задержался и стал свидетелем их грандиозного восхождения к власти. Возможно, они стремились приобрести себе союзника.