Некоторые вещи, похоже, конца не имеют.

– Меланта, иди сюда, грудастая ты чаровница…

– Еще вина нам! Феба, еще вина!

– А где Леанира? Что-то я давно ее не видел…

Пир течет дальше, с мясом и вином, рыбой и травами, набранными в летних полях. В углу не стоит ткацкий станок, но вокруг Пенелопы теперь щит, состоящий из Автонои и еще двух способных к музыке служанок, и звуки, извлекаемые ими, стеной отделяют ее от зала. Андремон не смотрит на нее, не грозит ей взглядом, не хмурится, не стоит рядом, не прихорашивается, а тихо сидит в углу, и не спрашивает про Леаниру, и не вопрошает, куда она делась.

Во дворе, где мальчики Пейсенора почти бросили учиться военному делу, Телемах поднимает щит, поражает копьем воздух, делает шаг, разворачивается, выпускает кишки невидимому врагу, другому пронзает сердце. Подходит Кенамон, говорит:

– Двигаешься уже лучше.

Но Телемах не отзывается – похоже, не видит египтянина, не отвечает ему, так что через некоторое время чужеземец опускает голову, и возвращается на свой холм, и сидит там в одиночестве, устало глядя на море.

В лесу над храмом Артемиды, где уже два месяца ночную тишину разрывает звон мечей и пение тетивы, – там тихо! В круг костров входит фигура, вносит корзину, испачканную чем-то липким. Это Семела, она восклицает: «А вот и пироги!» – и все женщины, воинственные женщины Итаки, последний рубеж обороны этого последнего рубежа Греции, сбегаются к ней с криками: «Это мне, это мне, этот кусок мне!»

Приена воздевает руки.

– Мы еще не закончили! – кричит она женщинам в спины, но Теодора кладет ей руку на плечо.

– Иногда, – говорит она, – даже воинам хочется меда.

Тут Приене приходит в голову, что она совсем позабыла, что должна ненавидеть греков, и на миг она очень злится на себя за это упущение, а потом подходит Анаит с пальцами, измазанными липким золотом, и робко произносит:

– Хочешь?

Три дня до полнолуния, и женщинам страшно. Их страх отражается в мерцающих тенях, отбрасываемых факелами, он в дыхании каждой лучницы, он в свисте рассекающего воздух меча. И все же их мастерство выросло: в последнее время даже самые слабые из лучниц научились сбивать с ветки трепещущих птиц.

Приена берет предложенную еду и вынуждена признать, откусив, что это гораздо лучше, чем рыба.

Пенелопа находит сына наутро. Он одет в свои побитые доспехи, на голове шлем, в руке меч, он кружится, кружится по двору хутора Эвмея. Она наблюдает некоторое время, но он не замечает ее, и она наконец решается:

– Телемах! Я…

Он поднимает меч, вроде как удар сбоку, а теперь превращается в удар снизу вверх, прямо в незащищенный подбородок ничего не подозревающего врага.