Сколько Джек себя помнил, – а теперь он помнил всего себя целиком, с самого начала, – он всегда Великой Жатве противился, но никогда ее не побеждал. И вряд ли в этот раз сможет победить. Но даже мизерный шанс лучше, чем его отсутствие, а этого шанса не будет, если сам Ламмас за косьбу возьмется. Он‐то никого не пощадит, даже сомневаться в правильности своих деяний не станет. Это был выбор без выбора – равноценная смерть что от серпа, что от косы. И все же…

Джек медленно поднял Первую свечу на уровень сердца, куда холодок огня будто бы все норовил пробраться. Пламя колыхалось, и впрямь к нему тянулось. Джек вдруг понял: свеча просто тоже угаснуть хочет. Хоть и неистлевающая, но уставшая. Хоть и сплетенная из семи чужих костей, но одинокая, брошенная и уже давно свое предназначение исполнившая. Забвение подарило Джеку счастье на сто лет – теперь забвению было пора предать саму свечу. Она больше не хранила в себе его воспоминания, только силу берегла. И лишь забрав ее назад, Джек сможет Ламмаса унять. Так или иначе.

«У всего на свете есть душа, – напомнил себе Джек, стряхивая оцепенение, навеянное страхом и сомнениями. Ламмас терпеливо ждал, стоя напротив, улыбался, раскачиваясь с пятки на носок. – И у моих братьев были души. Даже у Ламмаса до сих пор где‐то да быть должна, и, если, обретя силу, я смогу ее найти, то, может быть…»

«Косить души – мой удел, и неважно, людские иль божественные».

Джек отпустил Барбару на миг, чтобы поднести к свече другую руку…

И зажать двумя пальцами фитиль, что затем с шипением потух.

– Наконец‐то, – вздохнул Ламмас довольно, и следом за Первой свечой все другие в Самайнтауне угасли тоже – и голубые, и обычные. Даже болотные огни исчезли, потемнели фонари, гирлянды и ритуальный костер за его спиной.

Весь Самайнтаун погрузился в густой чернильный мрак.

А внутри Джека вспыхнуло бирюзовое пламя.

* * *

Лавандовый Дом, как рассказывал Джек, просто появился в Самайнтауне одним днем, и все. Словно кто‐то просто открыл свой саквояж и разложил его оттуда, как палатку. Поэтому больше всего Лора боялась, что точно так же Лавандовый Дом сложится обратно, чтобы уехать в город поблагоприятнее да поспокойнее. Но нет: к их прибытию он по-прежнему возвышался в глубине Темного района, отгороженный скрюченными вишневыми деревьями от соседних зданий и глядящий на них надменно с высоты своих четырех этажей. Лиловая черепица словно запотела от десятка дымоходов, откуда по-прежнему струился полупрозрачный, муслиновый дым. Лора впервые столь явственно ощущала, что идет на свидание к призракам – никого, кроме них, ее и Франца, почти выбивших дверь в Лавандовый Дом, там будто бы не осталось, как и во всем остальном затихшем городе.