Ах, как улыбался Ламмас в этот момент! И как же нестерпимо Джеку хотелось его коснуться, той его руки, что была последней частью его истинного тела. Переплести бы пальцы и, порезав их ладони, прижать разрез к разрезу, чтоб поклясться коль не на крови, которая больше не течет, так на тьме: никто из них больше не останется один. Брат снова с братом, даже если один ошибся, был не прав и поступал негоже. В конце концов, Джек умел прощать, как никто другой, и если бы Ламмас позволил его простить…

Но то, что трупы наконец‐то подняли и установили вместе с медиумами у фонтана, отрезало для них обоих все пути назад.

– Знаешь, что ироничнее истории двух братьев, которые вновь обрели друг друга, потому что безумная старуха думала, будто стравливает двух злейших врагов? – завел Ламмас снова, окидывая взглядом темные, безжизненные дома вокруг площади. Безразличные окна не таили за собою людей, ибо все люди стояли здесь, собранные им одновременно и как зрители в театре, и как марионетки. Словно подвязанные лесками, они застыли в затейливых позах, послушные и безропотные, даже когда Ламмас принялся тыкать пальцем в щеку одному забавы ради. – Ты, помнится, в человеческой жизни был пастухом. И после смерти им остался. Даже сейчас собираешь в стадо всех паршивых овец. Разве этот город – не загон для них? Вот почему тебе так легко далось его строительство. Это твоя натура – собирать в едино. Ты и нас, свою семью, когда‐то так собрал. Давай сделаем это еще раз, вместе?

«Опять сшитые тела. Да сколько можно?!», – поежился Джек зябко, глядя Ламмасу за спину. В этот раз их, развешенных на высоких деревянных шестах, точно пугала, и привязанных клематисами вместо веревок, насчитывалось шесть. Чтобы понять, какое для чего – точнее, для кого, ему не потребовалось ни секунды.

Детская каштановая голова и маленькие ручки с такими же худыми ножками – почти все части от одного ребенка, но несколько «деталей» от двух или трех мальчишек постарше, будто Ламмас решил приделать новому телу Литы конечности «на вырост». Зато на другом конце ряда висела туша, слепленная весьма гармонично, крупная и мускулистая, и Джек мгновенно узнал то, что должно было стать Йолем, таким же крепким и мужественным благодаря многолетней работе лесорубом до сожжения. Тело для Белтайна же он заготовил хрупкое и изящное, почти феминное… Присмотревшись, Джек заметил, что ноги ему и вправду достались женские, возможно, от покойной Хейзел. Подвешенный рядом Мабон, в свою очередь, напоминал подростка, и голову с лицом Ламмас выбрал ему соответствующую, даже с похожими на него чертами лица, кажется, от кого‐то из тех мальчишек с парковки, которых Джек месяц назад проучил.