Тут она уж не выдержала — сдалась, разразившись потоком слез. Уильям не понимал причин ее горести, думая, что это скорее такая женская особенность: слишком сердечно все переживать. Все-таки и матушка, и Лина, и даже жена его брата — все они иногда исходили слезами по малейшим пустякам. Но как успокоить Йеву, он не знал, поэтому просто привлек к себе и ласково обнял. За окном продолжало громыхать; вспышки молний выхватывали спальню и две фигуры подле камина.

Наконец Йева притихла. Она подняла голову, поглядела вверх опухшими глазами. Уильям не преминул воспользоваться случаем — и чмокнул ее в острый носик. От этого Йева сразу повеселела, поморщилась и принялась вытирать нос рукавом.

— Ой! — зафыркала она. — Не люблю, когда так делают! Отец постоянно целовал меня в нос в детстве… А когда я вытиралась, то возмущался.

— Ну, я возмущаться не буду. А просто поцелую тебя в другие места, — усмехнулся Уильям.

Чуть позже они лежали под одеялом, обнявшись. Отдохнув, Уильям хотел было подняться, чтобы одеться и вернуться к себе в спальню, ведь не пристало ему находиться в комнате дочери графа, но Йева придержала его за руку, остановив порыв.

— Ты постоянно уходишь. Останься, — с мольбой в голосе шепнула она. — Сюда никто не зайдет. А даже если зайдут, то что же — все уже и так все знают.

Он не стал противиться ее желанию, остался. А чуть погодя послышалось сопение: графская дочь уснула в его объятиях. Понимая, что деваться некуда, он тоже прикрыл глаза и погрузился в странное состояние между миром снов и реальностью, вслушиваясь в дождь. Из-за того мрака, которым окутали Брасо-Дэнто свинцовые тучи, он пропустил рассвет. К Уильяму наконец пришел редкий и желанный сон. Ему отчего-то снилась Вериателюшка, неистово танцующая подле озера, наполненного вместо воды трупами, которые плавали в крови. Вериатель радостно махала ему рукой. Он пригляделся и на ее нежном запястье увидел до боли знакомый серебряный браслетик.

* * *

Поутру Уильям открыл глаза, поднялся. Поцеловав Йеву, он выпутался из ее длинных медных волос, неслышно выполз из кровати и принялся одеваться. Затем спустился в кабинет, где его уже ждала подготовленная пачка писем. Присев в кресло графа, он принялся за работу под монотонные звуки дождя.

В первой половине дня к нему зашел лишь Него. Он многозначительно зыркнул, будто проверяя, точно ли гость отвечает на письма, а не роется, например, в сундуках. Зыркал он, кстати, совсем не поэтому. Просто у старика из-за погоды болели ноги, и он, не выспавшийся, ходил по замку и нагонял на всех страх.