– И только из-за этого вся суматоха? Простая проворовавшаяся служанка? – Мариэльд подняла бровь с сарказмом и переглянулась с сыном.

– Если бы… Слушайте дальше! При ней, помимо обычных драгоценностей, были обнаружены различные бумаги: доверенности, закладные и прочее – в общем, все то, что она выгребла из сумок старейшин, посчитав, что это имеет ценность. И среди бумаг была найдена записка, а в ней слова обряда передачи дара на северном языке. С расстановкой всех ударений, с указанием растянутости звуков – все как полагается!

Уильям нахмурился, не понимая, что здесь может быть такого особенного. Впрочем, Горрон де Донталь взглянул на него и все растолковал:

– Старейшинам такая транскрипция ни к чему, потому что мы и так изучаем письменный Хор’Аф до принятия дара. Это я для вас, Юлиан, объясняю. Вам только предстоит его изучить. Но зачем это служанке? А-а-а, поняли… Отлично! В общем, безграмотная Эметта посчитала эту бумагу ценной и прихватила с собой. В Молчаливом замке служат отнюдь не дубоумы, поэтому Галфридус Жедрусзек сразу сообразил, что к чему, и передал бумагу господину. Летэ находкой, конечно же, очень заинтересовался и потребовал допросить служанку в присутствии Филиппа. Та, понимая, чем ей это все грозит, выдала владельца.

– И кто же он? – спросила Мариэльд.

– Сын Филиппа! – печально улыбнулся Горрон. – Бедняга Филипп… Его сына привели на допрос, и Леонард поначалу врал, причем врал очень нахально и бессовестно. Нужно ли тебе рассказывать, Мариэльд, как наш Летэ не любит, когда ему лгут, ибо считает ложь неуважением?

– Я представляю.

– В конце концов… Ох, да что там в конце концов… Сразу же как Летэ поговорил с ним с пристрастием, Леонард признался, что к нему после суда подошел Райгар Хейм Вайр и поделился собственной легендой об обретении Офурта. Затем Леонард, узнав о своем отправлении с Теоратом к порогу Юга, посчитал, что от него хотят избавиться, и направился к Райгару, где и получил указания по ксимену и обряду. Добросердечный Райгар даже удосужился показать образец завещания!

Уильям побледнел от этих слов.

– А что такое ксимен?

– Один из ингредиентов Гейонеша. Из-за него вы были слабы на суде. Но в напитке его концентрация ничтожна, а вот если иссушить человека, которого до этого поили отваром из ксимена, то старейшина некоторое время не сможет даже пальцем пошевелить, – объяснил Горрон, а затем продолжил: – Далее Летэ попросил меня как самого доверенного мнемоника прочесть память Леонарда. Ну… я вам скажу, что в голове у него обнаружился свой мир, куда более разросшийся, чем я полагал. Все годы он тешил себя грезами. И как у всякого, кто не способен добиться чего-то в жизни, грезы стали занимать большую часть его пустых, но обширных мыслей. Он не был поэтом, воспевающим красоты мира. Прежде всего он оставался рабом тщеславия… Все эти баллады и поэмы бередили его. Все чужие подвиги он переносил на свой образ, мечтал, смаковал, считая, что начнет свое путешествие только после обретения бессмертия. Только после этого… – поморщился Горрон де Донталь. – Может, он бы жил и жил, не имея даже грез, но попал не туда, куда следовало. Всему свое место! Впрочем, я увлекся… На основании увиденного мной Летэ вызвал на допрос Райгара, который убедительно заявил, что отпрыск Филиппа, дескать, сам интересовался подобным обрядом, а он – цитата – «будучи очень сердечным, помог ему».