Его рассказ прервал Дес. На сей раз пауза, повисшая в комнате, была тяжелой и угнетающей. Каждое слово казалось острым осколком, способным вскрыть раны, и пусть они были незримы – спрятанные под бинтами или похороненные глубоко в душе, – смотреть на него оказалось больно. Поняв, что именно он стал причиной всеобщего молчания, Десмонд тихо сказал:

– Не обращайте на меня внимания.

Сломанная рука в гипсе делала его медлительным и неповоротливым. Бережно придерживая ее, Дес занял место и, найдя удобное положение, замер, словно дожидаясь, когда боль немного утихнет. Поймав на себе сочувствующий взгляд Рина, сидящего напротив, он в своей привычной издевательской манере спросил:

– У нас тут сборище душевных калек, да?

– Вижу, ты идешь на поправку… Раз шутишь.

– Я всегда шучу. – Дес поднял чашку, точно хотел произнести тост, но потом обнаружил, что ему налили чай, и передумал. – Даже если мне хреново. Вот как сейчас.

– Ты молодчина, что выбрался из дома, – попытался подбодрить его Рин.

– Героически приполз во имя пирога.

Он изобразил на лице слабую улыбку, и от этого признаваться в том, что обещанный десерт сгорел до угольков, было вдвойне неловко.

– Ну и хорошо. Терпеть не могу сладкие пироги, – ответил он без намека на сарказм и спрятал лицо за чашкой.

И больше никто не возвращался к этой теме. Трагедия «Бродячих котов» осталась в том дне, когда на городском кладбище вырыли семь могил, и каждую из них окропили слезы безутешной Габриэль. Ее не пришлось долго искать. Новость о жуткой расправе над труппой бродячих артистов настигла ее в окрестностях Пьер-э-Металя, и она вернулась в город.

На другой день немногочисленная процессия, в которой провожающих было меньше, чем гробов, прошла через кладбищенские ворота, встречающие надписью «Зажги свечи по угасшим жизням» и провожающие напутствием «Оставь смерть мертвым и жизнь живым». И они следовали этой мудрости, обсуждая что угодно, только не гибель Чармэйн.

Дес рассказал, как отец приставил к нему обслугу, однако присутствие человека, готового выполнять за него любую бытовую мелочь, раздражало сильнее, чем необходимость держать вилку в левой руке. Жизнь в родительском доме давалась ему непросто, и все же перебираться обратно на чердак таверны он не спешил.

Выслушав его, Дарт снова завел разговор о чудодейственных снадобьях Бильяны, предлагая другу помощь. Бильяна не могла заставить его кости срастись в один миг, зато унять боль и ускорить восстановление было ей по силам. Но Дес не соглашался, считая, что излечиться быстро значит предать память о Чармэйн. Странная взаимосвязь прослеживалась в его словах и неосознанных жестах: когда кто-то пытался заговорить с ним о ней, он нервно перебирал в пальцах растрепанный край бинта, прижимал сломанную руку или невольно начинал баюкать ее, точно боль могла уснуть как младенец.