Вокруг храпели на циновках и тюфяках с десяток мужчин и женщин. Комнатушка воняла немытыми телами, мочой и дерьмом, оранжевый закат пробивался в щели рассохшейся двери, в завешенное одеялом окно. Вместе с ним в комнатушку вползал шум Отмелей – в трущобах варили немудреный ужин, пели, болтали перед сном. Но Эмре прятался не среди дневных работяг, а среди тех, кто выходит на промысел в ночи.

Нирендра, тощая старуха, которая, судя по складкам на руках и шее, была когда-то раза в два толще, склонилась над горшком, греющимся на углях. Она совершенно не похожа на Чеду, как Эмре вообще это в голову пришло?

Она шлепнула в миску порцию риса с бобами и, дохромав до Эмре, протянула ему. Он был голоден как волк, но все же покачал головой.

– Ешь сама.

Нирендра вновь сунула ему миску, поглядела загнанно.

– Я уже ела.

– А я не голоден.

Она поджала губы.

– Жалость в задницу себе засунь. – Она бросила миску ему на колени, горох разлетелся по одеялу. – У тебя долгая ночь впереди. Жри.

Эмре собрал кашу обратно в миску и принялся торопливо есть, загребая рис пальцами.

– Когда они придут?

Нирендра прищурилась, глядя на солнечные лучи.

– Скоро.

И вправду, Дарий появился, не успел Эмре доесть кашу – очень даже неплохую, кстати, – и, отыскав его взглядом, приветственно кивнул.

– Готов?

– Всегда готов.

Эмре поднялся, на ходу передал Нирендре миску.

– Спасибо.

Она только буркнула что-то и сунула миску в горку таких же, у плиты.

В сумерках Дарий повел Эмре через Отмели куда-то на восток. Несколько раз повернув, они вышли на перекресток шести узких улочек. Дарий свистнул, и через пару мгновений из теней появился Хамид. Втроем они молча дошли до Желоба и без стука вошли в заднюю дверь маленькой чайханы. Дверь привела их на кухню; толстый миреец с висячими усиками поднял голову от подноса с чашками и кивнул им. Эмре кивнул в ответ, но миреец уже отвернулся.