– Итак, в ночь перед испытанием асиримами она зовет тебя. У нее что, во всем городе больше никого нет?

– Эрек предвидел это, что тебя так удивляет?

– Эреки, как и боги, читают в сердцах людей. Странно, что именно тебе он велел следовать за Белой Волчицей.

– Она могла бы позвать Эмре, но вряд ли знает, где его искать.

– Эмре, да… – тихо и задумчиво произнесла Мерьям. – Но не сбрасывай себя со счетов. Как давно ты уже не…

– О чем ты, Мерьям?

– Ты мог бы сыграть на ее симпатии. Перетянуть ее на нашу сторону.

– Она использует меня, мы используем ее. Больше между нами ничего нет.

Мерьям склонила голову к плечу, приподняла брови, очевидно не веря ни единому слову.

– Как скажешь.

Рамад подавил вздох.

– Так и скажу. Мы закончили? Мне еще многое нужно успеть перед встречей.

Мерьям вновь отвернулась к своему пейзажу.

– Тогда иди, разумеется.

Рамад подумал, что нужно остаться, поговорить с ней, объяснить, что все не так, но, сказать по правде, ему надоели ее игры. Пусть осуждает его сколько хочет. У него есть дела.

* * *

На следующий день он долго стоял перед зеркалом, поправляя рубашку, проверяя, как сидит плащ. Даже волосы пригладил, боги милосердные. Но только ради приличия. Слуги и эта Наставница Заидэ должны быть уверены, что он воспринимает все серьезно.

Однако чем дальше, тем больше он думал о последней встрече с Чедой. Она выглядела такой сердитой, такой уверенной, когда вошла! Зачем отпираться – ему нравились женщины яростные. Как Ясмин.

На церемонии в Солнечном дворце нужно было представить Чеду Ювааню – изначально он надеялся узнать его получше, подобраться к нему через нее, но на приеме заметил, что посол беседует с одной из дам Золотого холма, и не простой, а – по слухам – хорошей знакомой Короля Ихсана.

Из Двенадцати Королей Рамад доверял Ихсану меньше всех – не зря ведь того прозвали Сладкоречивым. Поэтому он решил не соваться к Ювааню и избегать даже разговоров с Чедой, пока не станет понятно, как ее присутствие изменило расклад тауриятских интриг, если вообще изменило. Он заметил ее расстройство, но поделать ничего не мог – один неверный шаг, и запутаешься в паутине шарахайской политики.