Интересно, что это за «дела»?

Я все ждал момента, когда Брайан тоже объявит о своем уходе, но он так и не наступил. В конце первого дня, когда брат разбивал палатку, я подошел к нему:

– Ты остаешься?

– Конечно остаюсь.

– Я отчетливо помню, как ты выражал намерение отправиться в Бесрит, предоставив нас собственной судьбе, причем не единожды.

– Не люблю, когда надо мной насмехаются. – Обернувшись, он пристально посмотрел на меня. – Ты хочешь, чтобы я отправился в Бесрит?

На самом деле сложный вопрос. Новообретенные воспоминания, особенно самые мрачные из них, лежали на душе тяжелым грузом. И груз этот словно удваивался каждый раз, когда я смотрел брату в лицо.

– Нет, – ответил я. – Просто хочу заметить, что удивлен твоей решимостью остаться.

– Я передумал. У тебя все?

– Так точно, генерал.

Я издевательски отсалютовал ему и отвернулся. Но не успел я сделать и пару шагов, как позади раздался голос Брайана:

– Я боялся, что ты загремишь обратно в Илизат, если останешься с ними. Я пытался… – Он замолк, а затем проворчал: – Не важно.

Я не стал оборачиваться. Не мог решить, злился ли я на то, что Брайан, по сути, признался, что выдумал срочность поездки в Бесрит, или тронут его попыткой защитить меня.

В итоге я остановился на обоих вариантах, засунул руки в карманы и продолжил идти, не говоря ни слова. В любом случае нам с Брайаном всегда было проще не разговаривать о важном.

* * *

На третью ночь в дороге мне приснилась семья. Я успел забыть, насколько плохими бывают сны. Да, раньше призрак горя тоже преследовал меня по пятам, но отсутствие воспоминаний во многом смягчало боль. Илизат показывал лица родных каждый день, но стены в сознании защищали от боли: я не знал, что стоит за этими картинами.

Теперь же раны снова стали свежими, как в тот день, когда все случилось. Лица родных во сне пронзали меня насквозь. Когда я смотрел, как родители, сестры и братья умирают, меня разрывало на части.

Я проснулся в поту. Тисаана обнимала меня.

– Проснись, – прошептала она на ухо. – Это сон.

С одной стороны, сон, а с другой – и нет. Я заморгал, глядя на раннее утреннее солнце, проникающее через ткань палатки, поцеловал Тисаану в лоб, а затем молча выбрался из ее объятий. Все тело было напряжено, словно я готовился к неотвратимому удару.