Кадуан усмехнулся и потянул меня за руку:

– Полагаю, мы пойдем другим путем.

Мы свернули в противоположную сторону и теперь шли через западные сады. Я молчала. Против воли в воображении проигрывался виденный образ. Они выглядели странно, без какого-либо изящества – путаница тел и движений, слишком жадных, чтобы беспокоиться об элегантности. И все же этот голод, вернее, его удовлетворение представляло собой красивое зрелище.

Давным-давно, будучи Эф, я познакомилась с удовольствием от секса. Но, став Решайе, я не понимала его, даже когда испытывала желание так, как его испытывали Тисаана или Максантариус. Телесная бесполезность этого действия приводила меня в замешательство. Какова цель таких чувств?

Но… Я представила себе удовольствие на лице этой женщины – дерзкое и страстное.

– Эф?

– Что?

Я не сразу поняла, что Кадуан разговаривает со мной. Казалось, ситуация его забавляет.

– Ты выглядишь так, будто сильно задумалась.

– Меджка спрашивал, хочу ли я заняться с ним сексом, – без колебаний заявила я.

– Он – что? – Кадуан поперхнулся и остановился.

– Он выразился иначе, но суть была такова.

Кадуан посмотрел прямо перед собой, дважды моргнул. Я никогда не видела, чтобы он вел себя таким образом.

Затем он прочистил горло и продолжил идти:

– И что ты ему ответила?

– Я сказала «нет».

Кадуан стиснул зубы. И тут меня осенило. Может, так выглядит ревность? Чувство собственности? В бытность Решайе я не хотела ничего, кроме как поглощать человека, с которым делила тело, и быть поглощенной им. Глубокое, всеобъемлющее, это желание владело мной целиком. Это была любовь, утопавшая в ревности. Если Кадуан ревновал, значило ли это, что он любит меня? Потому что ревность подразумевает любовь, правда?

Прозрения обрушились на меня чередой, лишив равновесия.

– Ты вполне могла согласиться, – сказал Кадуан. – Если бы захотела.

По какой-то причине его слова меня задели.