– Если мы пошлем сотню тысяч фейри на поле боя, их гибель ничего не изменит, – ответил Кадуан.

– Нам не нужно посылать сотню тысяч фейри на гибель, – парировала Луия. – По крайней мере, если вы решитесь использовать всю силу, которая есть в нашем распоряжении.

Кадуан посмотрел на меня, но тут же отвел взгляд, будто позволил себе минутную слабость. Остальные же присутствующие не стеснялись.

Многие в городе думали, что я глупа. Но я никогда не была глупой. Я прекрасно поняла, что имеет в виду Луия. Губы невольно скривились в усмешке, и я в очередной раз рассердилась на доставшееся мне смертное лицо: оно смело двигаться само по себе.

– Все о ней говорят, но никто не спросит ее саму, – негромко произнес Меджка.

Кривоватая улыбка вернулась на его лицо. Я встретилась с ним взглядом, хотя знакомый оттенок золотистых глаз пробуждал неприятные воспоминания.

– Нам с тобой, Эф, пришлось хуже всех. Будь у тебя возможность наказать людей за то, что они с тобой сделали, разве бы ты ею не воспользовалась? Мы заслуживаем права отомстить. Как и те, кто не сумел ускользнуть из их лап.

«Отомстить». Это слово пробудило какое-то чувство, словно едва уловимый запах из старых воспоминаний.

– Дело не в мести, – холодно возразил Кадуан.

Я едва не рассмеялась. О чем он говорит? Я мало понимала в жизни смертных. Я не умела читать выражение их лиц или интонации в голосе. Но я знала, что такое месть, знала, как жажда мести поглощает все остальное, и я видела огонь этой жажды в глазах Кадуана каждый раз, когда он смотрел на меня.

Мести хотели все.

Тисаана желала оставить свой след в мире, что в свое время отвернулся от нее. Максантариус цеплялся за месть, черпал из нее силу, к которой всегда так отчаянно стремился. Те, кто был до него, желали того же, хотя воспоминания о них давно увяли.

В образе Решайе я олицетворяла гнев и желание, струящиеся по венам другого существа. Но сейчас у меня не было никого, кроме самой себя, – остались только плоть, кровь и ярость.

По крайней мере, Меджка, кажется, видел во мне именно это. Возможно, потому, что он видел то же в себе самом.

– Люди будут наказаны. – В тихом голосе Кадуана звучало твердое обещание. – Когда мы покончим с ними, от человеческой расы останутся лишь шрамы. Вы можете не верить в мои методы, но не смейте подвергать сомнению мои цели.

Он не отрывал глаз от меня, а на Меджку даже не взглянул.

Напряженную тишину прервали торопливые шаги. К дверному косяку, тяжело дыша, прислонился посыльный.

Лицо Кадуана вытянулось, словно он уже приготовился к плохим новостям.