Такая старательная беспечность, будто мы обычные люди, живущие обычной жизнью, а не две жертвы магической древней тюрьмы, только накануне измывавшейся над нами.
Я отложила записку. А когда встала и принялась готовиться к новому дню, заметила другое письмо, подсунутое под дверь.
Писала молодая женщина из поселения беженцев. Фийра, я с ней несколько раз говорила. Ее бабушке требовалась моя помощь, она просила меня зайти – хотя, в чем дело, писала неопределенно.
Все равно. Я приходила, когда бы беженцы меня ни позвали. И этот день не будет исключением.
– Спасибо тебе, Тисаана, что выбрала время…
Старуха говорила с густым дералинским акцентом – это теренское наречие всегда звучало резко, отрывисто. Трясущимися руками она подала нам жаркое, разбрызгав на стол подливу из тяжелой кастрюли. Я мягко отняла у нее ложку и разложила сама. Себе. Ей. И сидевшей с потупленным взглядом Фийре.
– Как же не найти было времени, – сказала я.
Вернулась на место и попробовала жаркое. Приправы были не треллианские – обычные для Ары жгучие пряности с неуловимым привкусом, – и все равно, даже от слабого подобия треллианской еды меня захлестнула тоска по родине.
Я все посматривала в уголок, где маленький, не старше пяти лет, мальчуган играл в кубики. Я незаметно помахала ему, но он не захотел ответить.
– Это мой Мео, – прокаркала старуха, заметив мой взгляд. – По крови не мой – но я его и так люблю.
– Родные, которых мы выбираем, значат для нас не меньше, – согласилась я.
Последовало долго неловкое молчание. Старуха вглядывалась в меня бельмастыми глазами из-под морщинистых век. Фийра на меня вовсе не смотрела.
Я прокашлялась.