Нас провели к столу в центре комнаты и вручили по бокалу вина. Мне пришлось крепко вцепиться в свой, потому что руки отчаянно дрожали – сначала от переживаний, а потом от нарастающего негодования.

Я действительно была для него никем. Как и для любого из этих людей. Я всегда знала, что в этом мире о рабах не думают и не обращают на них внимания, но только сейчас полностью осознала, насколько мы ничтожны. В конце концов, я дважды встречалась с Азином. Однажды он прижал меня к стене, от него несло вином, и он был слишком пьян, чтобы справиться с застежками на моем танцевальном костюме. Эсмарис оттащил его от меня, прежде чем дело зашло дальше. Тогда я думала, что он защищал меня. Теперь я поняла, что он просто защищал свое имущество от ленивого и недостойного сына.

Та ночь завершилась тем, что Азина вышвырнули за ворота с выбитым глазом. Я запомнила ту ночь настолько отчетливо, что до сих пор могу точно описать, как его влажное теплое дыхание ощущалось на щеке.

И он понятия не имел, кто я такая.

– Прошу, присоединяйтесь к нам.

Он в приглашающем жесте поднял бокал. По комнате пробежала красная рябь, когда гости последовали его примеру.

Я тоже поднесла бокал к губам. Краем глаза я видела, как мои спутники повторили мои действия, хотя и не понимали, что сказал Азин.

Я чувствовала исходящее от Макса отвращение. И хотя я радовалась, что он способен скрывать его до поры до времени, его реакция все же успокаивала меня.

Мой взгляд пробежал по комнате, и сердце замерло.

Там, возле второго входа, я увидела копну золотистых волос, почти скрытую за белыми нарядами гостей. Золотистые волосы и пара круглых водянисто-голубых глаз.

Серел.

– За наших почетных гостей из далеких Башен острова Ара, которые осчастливили нас сегодня своим присутствием, – начал Азин. – За наших заслуженных полководцев, одержавших вчера победу над домом Ривакофф.

Серел. Весь покрытый шрамами, очень усталый, исхудавший. Но живой. И совсем рядом.

Даже поверх мешанины мыслей собравшихся, через весь зал я почувствовала всплеск его эмоций при виде меня и, как они переплелись с моими собственными. Удивление, за которым последовало облегчение и глубокая, непоколебимая любовь.

Он жив.

В глазах защипало, когда я наблюдала, как дергается его лицо, как уголки рта подрагивают, словно сомневаясь, то ли подняться в улыбке, то ли опуститься в плаче. Я не могла очень долго смотреть на него. Слишком много глаз было приковано ко мне. И я не доверяла себе, не верила, что смогу смотреть на него дольше, чем долю мгновения, не теряя самообладания.