Роджер целый месяц пролежал в больнице и получил за лечение такой большущий счет, какой его семья не смогла бы оплатить, даже если бы отдала выручку за весь сезон. После этого Роджер был не в силах переступить порог Дома веселья, особенно когда узнал, что кто-то из клиентов представлял в своих фантазиях его лицо в шрамах и наслаждался его болью.

Из ее янтарных глаз испарилось все веселье этого вечера.

– Это он сам тебе рассказал?

– По словам Роджера, этот клиент хотел его погубить. Изуродовать так, чтобы на него больше не посмотрела ни Маргарет, ни кто-нибудь еще. Конечно, все вышло наоборот. Я видел, как девушки в барах гладили его шрамы.

Вся кровь отхлынула от лица Лакс.

– Дело было не так.

– Но шрамы…

Это были ожоги, я такое видел в Сент-Дугласе. Даже наши воспитатели редко прибегали к наказанию огнем, но как-то раз один мальчик на пятый день своего первого поста полез искать еду и опрокинул на себя кипящую кастрюлю. Его шрамы были точь-в-точь как у Роджера.

Разве что… Магия Страттори.

Я невольно зажал рот рукой:

– Тот негодяй напал на Маргарет?

Лакс мрачно кивнула.

– Боже милостивый. – Какую же боль испытал Роджер. Сначала – когда он увидел, как страдает его любимая, потом – когда взял эти увечья на себя. – Магия Страттори иногда бывает проклятием, правда?

Она горько усмехнулась:

– Не магия Страттори свела с ума клиента Роджера, не она побудила его подойти к булочной, облить тряпку бензином, поджечь и бросить в лицо Маргарет. И не из-за магии Страттори бедная Маргарет горько жалеет о том, что разрешила Роджеру взять на себя ее невыносимую боль. Это стало ее проклятием на всю жизнь. С тех пор ей стыдно даже смотреть на Ревеллей.

Господи. Неудивительно, что их отношения сошли на нет, – при таких-то муках совести.

– Проклятие – это любовь, – сказала Лакс. – А не магия.

Я озадаченно посмотрел на нее:

– Что плохого в любви?

– А что хорошего? – Она выгнула бровь. – От любви нет никакого толку.