Омилия повернулась к законнику Химмельнов – тому самому, с седой бородой, – который всё ещё стоял у помоста с разинутым ртом.

– Прошу вас, отправьте людей в крепость Каделы, – сказала Омилия тоном, который должен был напомнить всем здесь, что – прегрешения прегрешениями – она всё ещё остаётся наследницей Кьертании, одной из Химмельнов. Законник моргнул и закивал:

– Да… госпожа? – Но смотрел он не на Омилию.

В чём Кораделе было не отказать, так это в умении владеть собой – незаменимом для жизни во дворце качестве. Её лицо снова было почти спокойно – немного тщательно выверенного расстройства, немного тревоги, немного печали.

Разочарованная мать, переживающая владетельница…

Омилии страшно было представить, какой она станет, когда они останутся один на один.

– Это дело охранителей, господин Родт. Если алиби, данных моей дочерью, будет достаточно… полагаю, господину Строму запретят покидать город до окончания расследования… Но, разумеется, он будет освобождён из крепости.

Законник кивнул и поклонился.

Несостоявшаяся помолвка завершилась полнейшей сумятицей. Корадела что-то вполголоса говорила динну Раллеми, и тот становился всё краснее и краснее с каждым новым словом. Его жена что-то шептала Дереку, гладила сына по руке. Утешала – но и смотрела с опаской, будто боялась – отпусти, и он тут же бросится к осрамившей себя Омилии Химмельн под ноги.

У неё на груди лежал начищенный до блеска храмовый знак.

– …если бы всё прошло тихо… но…

Омилия перевела дух, всё ещё не веря в успех. Если бы не служители – десятки неподкупных свидетелей, оказавшихся здесь благодаря Биркеру, – скандал бы наверняка замяли. Корадела права была, говоря, что любой из диннов возьмёт с её руки сколь угодно гнилое яблоко… Но то, что случилось, выходило за рамки мелких грешков, дозволенных любому высокородному отпрыску.

Они с Биркером не могли переговорить с глазу на глаз – но он улыбнулся ей, когда его коляску покатили прочь. Кожа его снова пришла в норму – видимо, действие темерицы постепенно сходило на нет.

Корадела пыталась сохранить лицо и не прогоняла гостей, но все и без того прекрасно понимали, чего ей хочется на самом деле.

Омилии показалось: не прошло и пяти минут, как площадка перед помостом обезлюдела, и они с матерью остались вдвоём – слуги не в счёт.

Корадела так, само собой, не считала.

– Если я узнаю, – сказала она, повернувшись к ним со сладчайшей из своих улыбок, – что кто-то проболтался о том, что случилось здесь сегодня… Последствия коснутся не только вас. Но и ваших близких. Я ясно выразилась? Все вон.