Все закрутилось в череде сплетен, слухов, статей и официальных заявлений. В воздухе витал дух изменений, и парламенту предстояло решить, насколько сильными они будут, ибо его величество затаился, боясь действовать на нервы тем, кто несколько зим назад устроил путч. Теперь тот путч может стать настоящей революцией, которая кровавым вихрем пронесется по стране.

Рубиновую даму теперь многие монархисты считали «продажной бабой». Именно в таком уничижительном ключе они отзывались о ней. Но большинство все же восхищались ее смелостью. Однако никто так и не узнал, кем она была. Ее последняя статья с интервью некоторых из узников лаборатории отгремела, а затем она выпустила короткое прощание. На этом ее история была окончена.

И теперь Кора смотрела на знакомое название газеты, ежилась от задувших по-осеннему ветров и не могла смириться с тем, что было написано на первой полосе.

– Его должны были приговорить к заключению! – Гил метался по комнате, как зверь по клетке.

– Должны, – тяжело вздохнул папа Коры, – но если новый дюк Баррет что-то может, так это продавить свое мнение.

– У их семьи достаточно компромата на такой случай, – поддакнул Рие.

– Месть за убийство отца, – пробормотал Максимилиан, отпивая чай.

Кора вытерла слезы, беззвучно льющиеся по щекам, и сгребла рыжую кошку, пахнущую корицей и выпечкой, в охапку. Сонная Бренди, питомица Максимилиана, негромко мявкнула, но милостиво позволила зарыться носом в ее мех.

Пока шли разбирательства, Гил нашел жилище в многоквартирном доме, который принадлежал бабушке Максимилиана. Совершенно очаровательная старушка, пьющая бренди, как сок, не задавала лишних вопросов. Она сделала хорошую скидку и поселила приятеля своего внука на втором этаже.

– И что нам делать? – спросила Кора, хлюпая носом. Кошка замурчала и принялась вылизывать соленые щеки.

– Боюсь, я сделал все что мог и даже немного больше, но повлиять на решение неспособен, – хмуро заключил отец, жуя мундштук трубки.

– Донни тоже узнавала… Мы даже не можем никого подкупить, – мрачно добавил Рие.

Гил выругался, вырываясь на балкон и закуривая. В комнате повисла тишина. Страшная. Темная и колючая, сырая от слез и холодная, как осенние ливни.

«Казнь состоится», – говорил заголовок статьи. Два слова, перевернувшие все одним летним утром. Два слова, перевернувшие все в начале осени.

* * *

Кора сдирала тонкую обветренную кожицу с губ, ощущая привкус крови во рту. Она крепко сжимала пальцы Гила, который замер, как ледяное изваяние. С неба сыпалась неприятная морось, и по площади стелился туман.