Когда они готовятся к обеду, в дверь стучат. Они обмениваются взглядами через комнату: Паскаль лежит с книгой на свежезастеленной кровати, Беатрис сидит за столом и пишет Софронии письмо, которое, как ей кажется, никогда не покинет дворец.

Прежде чем кто-либо из них успевает ответить, дверь распахивается, и внутрь проскальзывает Жизелла. Она пересекает гостиную и через открытую дверь заходит в их спальню. Девушка одета в платье более прекрасное, чем любое из тех, в которых Беатрис видела ее раньше, – это дневное платье из бледно-голубого шелка с лифом, расшитым сотнями жемчужин, и невероятно объемными рукавами, которые заканчиваются выше локтей. Ее светлые вьющиеся волосы убраны от лица сложной прической, увенчанной тиарой из золота и сапфиров, которая кажется Беатрис странно знакомой.

– Это что… на тебе одна из моих тиар, Джиджи? – спрашивает она, пытаясь сохранить спокойствие, когда холодным взглядом смотрит на бывшую подругу.

Жизелла не обращает внимания на едкость в ее голосе, вместо этого одаривая Беатрис ослепляющей улыбкой.

– Технически она никогда не была твоей. Она принадлежит Селларии и королевской семье, частью которой вы больше не являетесь.

– О чем ни капли не жалеем, – тихо произносит Паскаль.

– Осторожно, Пас, – говорит Жизелла. – Твой отец, может быть, мертв, но, говоря о нем плохо, ты не сделаешь лучше себе.

– Я сомневаюсь, что ты здесь, чтобы демонстрировать мудрость, Жизелла, – говорит Беатрис. – Ты пришла просить прощения, как твой брат? Сложно представить, что ты тоже собираешься сделать мне предложение.

Брови Жизеллы изгибаются.

– Он правда это сделал? – спрашивает она скорее усталым, чем удивленным голосом. – Я не уверена, кто тут больший дурак. Он, что, сделал предложение, или ты, что отказала.

– На мой взгляд, самая большая дура – это ты, – говорит Беатрис, откинувшись на спинку стула. Ее глаза снова устремляются на тиару. – Думаешь, что теперь ты принцесса? Что после всех интриг и предательств ты можешь быть в безопасности? Безупречной? Неприкасаемой? Это не так. Ты просто одинока.

Слова – это кинжалы, и Беатрис не может не чувствовать себя дочерью своей матери. И она не только умело ими владеет, но и находит неуверенность Жизеллы и бьет ее в слабое место. Она упивается выражением неприкрытого страха, которое мелькает на лице девушки.

– Я не одинока, – заявляет Жизелла, поднимая подбородок. – У меня есть Нико, и у нас есть сила. Больше никто не будет управлять нашими судьбами, никто не заставит меня выйти замуж за престарелого незнакомца, не заставит брата пресмыкаться перед неблагодарным королем.