Беатрис пристально смотрит ему в глаза и улыбается, слегка приподняв уголки губ.

– И я буду защищать тебя, – говорит она ему. – Что бы ни случилось.

Дафна

Дафна

Дафна, должно быть, мертва, она определенно чувствует себя мертвой. Но, как только эта мысль приходит ей в голову, она находит в этой логике изъян. Если она что-то чувствует, то не может быть мертва, не так ли? И уж точно она бы не чувствовала себя так, словно кто-то вонзил ей в грудь заостренную ложку.

Даже с закрытыми глазами Дафна понимает, что она не во дворце. Здесь слишком тепло – почти душно – и пахнет сеном, очагом и какими-то пряностями, которые она не может назвать. Когда она приоткрывает глаза, то видит темнеющее сумеречное небо за маленьким окном.

– Дафна? – зовет голос. Байр.

Морщась, она перекатывается к нему и еще немного приоткрывает глаза. Они в маленькой комнате, в четыре раза меньше ее дворцовых покоев, и она лежит на узкой кровати всего в нескольких футах от камина. Над ними соломенная крыша, а стены сложены из грубо обтесанного камня. Байр сидит рядом с кроватью на резном деревянном стуле, накинув на себя шерстяное одеяло.

– Нам нужно прекратить подобные встречи, – говорит она ему, вспоминая, как он оставался у ее кровати, пока она оправлялась от яда. – Где мы?

Байр смотрит в сторону.

– У друга, – осторожно произносит он, прежде чем сделать паузу. – После того, как ты была…

– Подстрелена? – заканчивает она.

Он кивает.

– Ты почти умерла. Ты умирала. Я решил, что даже Фергал не смог бы спасти тебя. Но я знал кое-кого, кто смог бы, и она была ближе, чем замок.

– Кто? – хмурясь, спрашивает Дафна.

В этот момент дверь открывается, и внутрь заходит женщина с подносом. Она выглядит примерно на тот же возраст, что и императрица. По крайней мере, так, как, по мнению Дафны, ее мать будет выглядеть утром, до того, как ее волосы причешут, а лицо покроют всеми теми кремами и порошками, которые она использует. На этой женщине ничего такого нет, даже ее волосы поседели, хотя на ярком солнечном свете они, кажется, блестят серебром.

Она тоже выглядит знакомой.

– Твоя мать, – говорит она Байру, и он кивает.

– Можешь называть меня Аурелией, – обращается к ней женщина, ставя поднос в изножье кровати и наливая горячий чай в треснутую чашку. Она предлагает его Дафне, которая делает небольшой глоток – горько, но вполне терпимо – и оглядывает женщину. Клиона сказала, что Аурелия была величайшей эмпиреей, о которой она когда-либо слышала, но эта женщина больше всего напоминает Дафне ее няню из детства.

– Я уверена, что ты чувствуешь себя так, словно умерла, – продолжает Аурелия.