– Какое-то время мы будем встречаться довольно часто.
По рукам пробегает холодок, и я замираю. Он выкрадет меня? Или воспользуется мной похлеще Мидаса?
– О чем ты? – спрашиваю я, голос надламывается от страха. Я делаю пару последних шагов к порогу, чувствуя прилив победы, когда пальцы обхватывают дверную раму. Держась спиной к спальне Мидаса, я смотрю на короля, на хищника, готового напасть в любой момент.
– О, Мидас тебе еще не рассказал? – спокойно спрашивает Ревингер, даже не шелохнувшись. – Мы заключили мир, а еще он устраивает праздник. Четвертое королевство пригласили остаться и присоединиться.
Внезапно в голове пролетает рой мыслей.
Я глотаю застрявший в горле ком надежды и откидываю с лица мокрые волосы.
– А твой главнокомандующий? Он останется? – выпаливаю я и тут же хочу дать себе затрещину за то, что выдала свой интерес.
Если войны не будет, если Рип остается…
Мне нужен союзник, если есть хотя бы маломальская вероятность сбежать.
Ревингер фыркает от смеха, и этот резкий звук царапает слух, как расколотая древесина прогнившего бревна.
– О, Золотая пташка, я же спрашивал, знаешь ли ты, кто я такой.
На миг я замираю, недоуменно хмуря брови, хотя сердце колотится, предостерегая бежать.
– Что?
Внезапно его сила снова вырывается вперед и сжимается, как кулак, стягиваясь петлей вокруг моего живота. Только на сей раз она иная – большая волна вместо течения.
Давясь, я глотаю воздух и сгибаюсь пополам, на коже тут же выступает холодная испарина. Я дышу через нос, стараясь подавить тошноту, стараясь не упасть.
Дрожащими руками сжимаю дверную раму, пытаясь удержаться на ногах. Мои уставшие ленты подрагивают, сворачиваются за спиной и ныряют под платье, словно желая укрыться от темной магии.
Горячей волной мной овладевает головокружение, и я прислоняюсь к стене, но не успеваю опустошить желудок, поскольку сила вдруг растворяется, как соль в море.
Тяжело дыша, я поднимаю взгляд, и на моих глазах тянущиеся по лицу Ревингера корни отступают.
Он идет ко мне, больше не прячась в тени.
Вены исчезают, его зеленые глаза закрываются, словно радужка впитывает всю эту черную, гнилостную силу.