Минкен встал, чуть ли не с отеческой гордостью глядя на принцессу. Он мысленно аплодировал ей. Любопытно, что там за условия, но в любом случае, спор предстоит жаркий и по существу. Сердце уже отпустило: он точно знал, что теперь все будет хорошо.

Марина

Мы сидели за большим овальным столом в зале переговоров. Стены его, видимо, для умиротворения договаривающихся сторон были выкрашены в нежно-персиковый цвет. А окна, в отличие от зала Высокого Совета, выходили в королевский парк, за которым находился наш дворец. Туда я старалась не смотреть.

Оранжевым этот зал можно было назвать только с большой натяжкой, но, наверное, «оранжевый» для именовавших его звучал солиднее, чем «персиковый». А может, наша элита считала недостаточно брутальным подписывать важнейшие договоры в зале цвета дамского будуара.

Я машинально отметила, что мозг опять принялся думать о всякой ерунде и что меня снова начало клонить в сон. Видимо, организм решил, что с него хватит, и устремился в откат после нервозности последних суток.

Буквально через пару минут после нашего с сестрой прихода в Оранжевый зал зашли и господа маги, так удачно (или неудачно, но моя точка зрения была в меньшинстве) появившиеся ранее в зале Совета. Ректор Александр Свидерский, по всей видимости, остался на растерзание парламентариям. Старик Алмаз нас представил, сам же сел шушукаться о чем-то с Ангелиной, отведя ее в уголок, на высокие кресла. А его сопровождающие принялись сверлить меня взглядами, то хмуря лоб, то расслабляя веки, и выглядело это как встреча слабовидящих, страдающих нервными тиками.

– Может, мне встать и покрутиться? – спросила я, когда эта пантомима надоела. Ани из своего угла бросила на меня укоризненный взгляд. Да, надо бы постараться и придержать свой ехидный язык, раз предстоит снова возвращаться к столь «желанной» роли принцессы крови.

– Простите, ваше высочество, – мягко улыбнулась единственная женщина, Виктория Лыськова. – Профессиональная привычка, невежливо получилось.

Коллеги Виктории, черноволосый и рыжий, сидели по обе стороны от нее как разноцветная стража. Симпатичные такие, на заумных профессоров вообще не похожи. И разные. Тротт – холодный, породистый индяндец, будто и не слышал моих слов, продолжая свои упражнения и что-то записывая на лежащей тут же писчей бумаге. Второй – барон с труднопроизносимой фамилией – лохматый, широкий, с веселым взглядом, немедленно прекратил импровизированный гипноз, извинился, улыбнулся. Я невольно улыбнулась в ответ. Очень обаятельный мужчина. Очень. Ректор блакорийской Маг Академии, ага. Я бы на месте родителей поостереглась студенток в его заведение отдавать.