Анежка Дробжек чистила двор от снега, и звук от лопаты разносился далеко над озером, к окружающему лесу. На том берегу тоже работали во дворе соседи – жили они достаточно далеко друг от друга, чтобы не мешать, но достаточно близко, чтобы иногда общаться и обращаться за помощью. Все вставали рано: работы в своем хозяйстве хватало на целый день.

Покой обитателей округи последние недели нередко нарушался: то замечали страшных огромных стрекоз со всадниками, кружащих над лесом – к хуторам они пока, слава богам, не спускались, – то пролетали над озером боевые листолеты, то выходили к домам партизаны с просьбой помыться или переждать сильные морозы. Анежка на всякий случай каждый день топила баню и пекла хлеб, то же самое делала и соседка напротив. Неделю назад от старшей Дробжек ушел молодой виталист: парня принесли обмороженным, попросили выходить, и она хлопотала над ним, стонущим от боли, мазала барсучьим жиром и своей настойкой, поила наваристым бульоном с травами и перцем, что и мертвого оживит. И думала о том, что война все ближе и сколько таких парней и девчонок гибнут в лесах Севера – и их не могут даже сжечь, чтобы не поднялись нежитью.

К ним нежить не забредала – кладбище было далеко, – но Анежка Витановна слышала, что на некоторые хутора уже нападают стаями. И запаслась посеребренными пулями (всю жизнь пули для охоты лили сами), и на всякий случай попросила соседа-умельца посеребрить кончики вил. Навозу все равно, а нежить издохнет.

Дробжек-старшая благословляла Стрелковского, в которого Люджинка ухитрилась влюбиться так, что поехала за ним в столицу. Полковник, конечно, успел девку обидеть, но мужики – они такие, дубовые, а этот вроде исправился, повинился. Любил бы еще… да сердцу не прикажешь. Нет в нем трепета, нет. Вон сосед, Томаш, свою Усьену с юности обожает, все к ней льнет, как собираются соседи на праздник какой – он ее взглядом ищет, и тепло в том взгляде, и умиротворение. А Иваныч… Что ж, Люджинка выбрала, и это ее дело. Он хоть не оставил свою женщину с ребенком одну. Да и правильный этот полковник. Анежка Витановна гнилых всегда чуяла, а этот надорванный и глаза почти неживые – но правильный. А то кто знает, лежала бы дочь сейчас мертвой и заледеневшей в лесах, по которым медленно, но верно наступали враги.

Игорь Иванович звал тещу к себе, но у Анежки Витановны здесь были коровы и куры, хозяйство, да и уедь она – кто бы выхаживал Мишека-виталиста, кто бы кормил голодных партизан, ухитряющихся давать бой врагам, превосходящих числом в сотни раз?