Тротт обливался по́том, но упорно укреплял защиту. Если хотя бы часть обвала соскользнула по куполу вниз! Но нет, по границе щита остались лежать сверзившиеся в первые секунды валуны, а основная масса, видимо, нашла точку равновесия на вершине щита и благополучно замерла. И как-то не до ощущения себя всесильным гением, когда вот-вот тебя перемелет камнепадом или сожрут всё прибывающие на запах живой плоти хоботочники. И когда начинают потрескивать кости на лодыжках и ныть плечи, сразу вдруг понимаешь, что и высыпаться надо, потому что бессонница режет резерв вдвое, и не пренебрегать практиками на расширение этого самого резерва. А нежить словно чувствует твою слабость и усиленно, перескакивая через осыпавшийся камень, бьется о щит. В другой раз ты бы этого и не почувствовал, но сейчас, когда так важно равновесие и все силы брошены на укрепление купола сверху, каждый удар может стать последним.

Время тянулось невыносимо медленно, а резерв уходил с удручающей скоростью. Макс потушил Светлячки и остался в кромешной тьме – даже такая кроха силы позволит выиграть еще с десяток секунд. От немыслимого напряжения кружилась голова, и ему казалось, что он слышит, как потрескивают и лопаются в теле жилы. В глазах вдруг плеснуло красным – неожиданно тьма расступилась, и Тротт снова увидел и низкий коридор, уходящий вперед, и обезумевших от запаха его страха и горячей крови хоботочников, и щебенку, с шорохом скользящую по куполу щита вниз. Все выглядело странно монохромным, будто состоящим из теней разной плотности, из всех оттенков тьмы.

В ушах шумело, и он даже не сразу услышал, когда сзади раздались быстрые шаги. Михей несся на помощь, матерясь так, что нежить должна была только от этих заворотов упокоиться. Глаза резануло от сияния Светлячков, Макс заморгал, привыкая. По щекам потекли слезы. Щит чуть дрогнул – Тротт ощутил знакомые вибрации Стазиса.

– Держись, дружище, – запыхавшись, попросил Михей. – Как же ты так… Слушай. Хоботочники в заморозке. Я сейчас перехвачу щит. Не знаю, на сколько хватит сил, поэтому сразу разворачивайся и прыгай. Надеюсь, продержусь. Один рывок, Малыш. Осилишь?

– Осилю, – просипел Макс. Его колотило от адреналина, подташнивало, и ощущение было, что еще минута – и его просто размажет в крошку. Над головой вдруг полегчало, будто с плеч сняли тяжеленный мешок, и Михей крикнул:

– Назад, прыгай, сукин ты сын!

Тротт неуклюже развернулся, прыгнул, почти не глядя куда. Вмазался в тушу хоботочника – тот вдруг сдулся словно шарик и рассыпался прахом, – перекатился через голову, чувствуя на губах привкус вонючей пыли, и помчался вперед. Вокруг него рассыпа́лась в пыль застывшая нежить, но думать и удивляться этому было некогда. Впереди орал Михей.