Прямо в пылающий поток лавы.

«Боги, отец, помоги!»

Я завизжала, чувствуя жар от огненной реки, закрылась рукой. И зависла сантиметрах в пяти от сероватой, стреляющей алыми язычками крови земли.

Из лавы медленно поднималась полупрозрачная упругая спина – и я поднималась вместе с ней, открывая и закрывая рот от ужаса, словно рыба. Как я не потеряла сознание, не знаю.

А тот, кто спас меня, приобретал все более узнаваемые очертания – меня держал на своей спине огромный огненный бык с широко расставленными рогами и белыми глазами. Языки пламени плясали, прыгали вокруг – но я ощущала их ласковой щекоткой. Ухватилась за пылающие рога, прижалась к огненному духу, стараясь не соскользнуть, – чистый огонь нас не трогал, но, боюсь, с лавой моя младшая кровь бы не справилась.

Бык гудел, как гудит сильное пламя в печи, ступал аккуратно – за ним поднимались красные фонтанчики лавы, рассыпались вязкими плевками. На мне горела и плавилась одежда, коже было горячо, но не больно, а я пошевелиться боялась. Но все же отодрала от себя запекшуюся крючковатую лапу – из бока под ребрами мгновенно хлынула кровь и почернела, сворачиваясь от жара. Я стонала сквозь зубы. Непередаваемое ощущение, когда видишь, как на твоей коже вскипает и оседает черной сажей пластик, пока не остались на мне только дотлевающие лохмотья на плечах.

Наконец огненный дух вышел из алого потока, пошел по тающему снегу, поднимая клубы пара и тяжело вздыхая, уменьшаясь и становясь менее плотным прямо на глазах.

– Не губи себя, – прошептала я в его жесткую гриву, – отпусти, иди обратно.

Бык опустился на колени – огонь его стал почти прозрачным, – подождал, пока я спрыгну в холодный снег, и одним прыжком вернулся обратно в поток.

А я осталась на морозе, одетая только в черную жирную сажу. Мимо с шипением и треском текла река лавы, а внизу, в долине, гремело сражение. Я сжала переноску – она откликнулась покалыванием в ладони… и не сработала. Не успела я подумать, что делать дальше, и даже с места шагнуть, как рядом открылось угрожающе изгибающееся Зеркало, и оттуда выскочил взъерошенный Мартин. Подбежал ко мне, схватил за плечи, потряс хорошенько – я вскрикнула от боли.

– Потом поговорим, – рявкнул он, вдруг прижал меня к себе и с суровой нежностью поцеловал в краешек губ, измазавшись в саже. – Жива, дурочка, жива!

Я зашипела.

– Мартин! Бок!

Он мельком глянул туда, провел рукой и начал снимать с себя куртку.

– Ничего страшного. Сразу к виталистам, Марин!

Накинул мне на плечи одежду, что-то поколдовал с Зеркалом – по лицу блакорийца катились капли пота, переход то выравнивался, то снова начинал дрожать и изгибаться, и мне, честно скажу, страшновато было туда заходить.