Мой буйный монолог блакориец выслушал не прерывая.

– Тебя не отпустят, Марин, – сказал он сочувственно.

– Сбегу, – буркнула я.

Он покачал головой. Взял меня за руку, провел пальцем по запястью – на нем затрепетала призрачная нить.

– Стоило бы тебя все-таки усыпить. Помни: в любой момент тебе нужно лишь позвать меня, Марин. И я приду.

– Спасибо. Ты просто какой-то невероятный, Март, – прошептала я и уткнулась губами в его шею.

Мартин, Мартин, моя несостоявшаяся любовь. Чем мы прогневили богов, что они дали нам друг друга, но забыли отмерить страсти и того притяжения, которое ни с чем не спутаешь?

– Ты не замечаешь моей другой стороны, – сказал он добродушно и немного горько. – Я алкоголик, бабник и довольно резок на язык.

– А по-моему, ты слишком строг к себе, – возразила я яростно. – Не смей себя ругать, иначе побью!

Мартин ушел от меня, оставив после себя терпкое чувство сожаления и печали. И то ли его общая серьезность повлияла на меня, то ли усталость, но снова я остро ощутила, насколько же он старше меня. Настолько, что может быть терпелив к моим глупостям и не пытаться переломать меня.

Я вернулась в свои покои на следующий же день и за ужином, стараясь держать голову прямо и не обращать внимания на холодность старших сестер и внимательный взгляд Мариана, рассказала о том, что пережила.

– Странно, – закончила я с невнятным смешком, – что я могу обжечься о сигарету, Ангелина постоянно обжигалась о печку, раз огонь нас не трогает.

– Возможно, – сухо сказала Ани, взглянула на свои запястья… и побледнела немного. – Возможно, сила просто не тратится на пустяки.

Я согласилась. Я рада была, что она хотя бы вступила со мной в диалог.

Рассказ пришлось несколько раз повторить поутру, в Зеленом крыле, лично Тандаджи. Я делилась именами и фамилиями, по его просьбе вспоминала детали, одежду заговорщиков, обрывки фраз и говорила так долго, что у меня скулы заболели. Впрочем, тидусс ничем не выказал своего отношения – был вежлив, мягок («Крокодил, притворяющийся плюшевым», – съехидничал внутренний голос) и очень почтителен. Только настойчиво попросил быть осторожной впредь.

Я пообещала. Я вообще была удивительно покладиста в эти дни. Только периодически смотрела на телефон – и ждала звонка. Но Люк не звонил. Не писал.

Лишь через два дня после ранения в мои покои принесли букет нежных цветов. «Скучаю по тебе», – говорили розовые камелии. «Давай рискнем?», – шептали белые фиалки. Огненным лепестком поглядывал на меня мак, не требуя перевода. И опять был конверт – а в нем билеты и программка зала органной музыки в центре Иоаннесбурга. Выступление гениального органиста, запланированное через несколько дней, было помечено ручкой.