– Не могу без тебя, слышишь? Не могу, Лотти… Ведьма, ведьма…

– Я уеду. Уеду… чтобы забыл… снова…

– Только посмей…

Еще поцелуй – до боли, до злости. До щемящей нежности от осознания того, насколько нужен другому.

– Остановишь?

– Арестую… запру… молчи, Лотти… нет, лучше кричи…

– Луциус… Луциус!!!!

– …Да… вот так… кричи, милая… кричи…

Под утро король Инляндии жадно пил дорогое вино, стоя нагишом у открытого окна, прямо из горла бутылки. Он любил лаунвайтский туман, сейчас послушно вставший плотной пеленой у окна – от любопытных глаз, – любил прохладу своей столицы, любил тонкие и послушные слои воздуха, смешивающиеся в видимые лишь единицам причудливые узоры, – нигде на Туре не было такого сосредоточия родственной его величеству стихии.

Леди Шарлотта, закутавшаяся в теплое покрывало, подошла к его величеству, прижалась сзади, и он обернулся, обнял ее и привлек к себе.

– С тобой я живой, – сказал он и потерся щекой о ее макушку. – Как мне жаль, Лотти. Я всегда жалел.

– Я знаю, – проговорила она умиротворенно.

– Я люблю тебя.

– Я знаю, – повторила она и вздохнула.

– Прости меня.

– Такое не прощается, Лици.

Они постояли так, глядя в мутный океан тумана, накрывший столицу. Поверх него, где-то далеко, на грани слышимости, прогремел гром. Его величество поднял лицо вверх, принюхался.

– Сегодня, – сказал он медленно, – в Форштадте была гроза. С ураганом.

– В Форштадте? – спросила графиня с тревогой.