Очередь к столу регистрации двигалась быстро.

— Имя? — женщина в очках даже не посмотрела.

— Ана Вель.

— Вид?

Короткая пауза. Глухая. Почти болезненная.

— Заяц.

Женщина подняла глаза. Что-то мелькнуло в её взгляде — сожаление, может, лёгкое удивление.

— Северный корпус, четвёртый этаж, комната сорок седьмая. Не опаздывайте на построения. Здесь никого не жалеют.

Ана взяла ключ, кивнула, не сказав ни слова, и повернулась к выходу.

Она сделала это. Прошла сквозь ворота. Получила комнату. Никто не узнал. Пока что.

И где-то за её спиной, в толпе новичков, серебристые глаза всё ещё смотрели ей вслед. Улыбаясь. Жадно. Будто уже предвкушая охоту.

Соседка Белка

Соседка Белка

Комната под номером сорок семь оказалась скромной по размерам, но удивительно светлой. Узкие высокие окна впускали солнечные лучи, мягко ложившееся на стены, выкрашенные когда-то в молочно-белый цвет, который теперь выцвел и местами потрескался, словно сама штукатурка хранила в себе память о прошлых поколениях студентов — о чужих страхах, ночных слезах, заученных формулах и невыносимом одиночестве.

В центре комнаты стояли две кровати, строгие, с деревянными изголовьями, натёртыми до блеска. Шкафы у противоположных стен были абсолютно одинаковыми — высокие, угловатые, с тяжелыми дверцами и ручками цвета потускневшего золота, будто время и на них оставило свои отпечатки.

Между кроватями стоял узкий деревянный стол, тёмный, с двумя настольными лампами, от которых пахло воском и слегка горелыми нитями. Всё вокруг казалось будто нарочно стерильным, вычищенным до однообразия, чтобы не оставить возможности проявиться индивидуальности.

Но индивидуальность всё же проросла, над одной из кроватей, на белесой стене, кто-то давно оставил нацарапанную надпись. Не чернилами, не мелом, а чем-то острым, как когтем: «Омега — не значит слабая». Эти слова, хоть и неровные, были выведены твёрдо, с болью и вызовом. Надпись выглядела как застывший крик, который никто не услышал, но который остался, как знак, как шрам на теле этой комнаты.

Ана смотрела на буквы, пока что-то внутри не сжалось в тонкую ледяную нить. Ей показалось, будто кто-то незримо коснулся её плеча, как предостережение, как эхом отзвучавшая боль другой омеги, прошедшей этот путь до неё. Возможно, та, кто оставила надпись, уже давно покинула Академию или исчезла в её тишине, как растворяются шепоты в коридорах.

Медленно, почти нерешительно, она сделала шаг внутрь. Шаг был лёгким, но в нём ощущалась тяжесть. Тяжесть от всего, что она несла с собой. Ана поставила сумку у кровати, той, что оказалась ближе к окну, — и сняла дорожный плащ. Принюхалась. Пахло древесной пылью, лаком, немного — воском от ламп и чем-то неожиданно сладким, словно кто-то недавно ел шоколад или мёд, и запах ещё витал в воздухе.