- Только билет не забудьте! – посоветовал проводник. – А то придется платить.

Джим поблагодарил проводника, дал тому к его удовольствию серебряную монету и, посетовав, что ради «пожара в животе» придется прогуляться через весь поезд, пошел в хвост. Завтрак уже закончился, поэтому в ближайшем вагоне ресторане почти никого не было, майора Риггса так уж точно. Зато там имелась миссис Бенем, которая с самодовольным видом обсуждала что-то вместе с тремя неизвестными Джиму дамами. Увидев убийцу собственного мужа, он замолчала, поджала губы и проводила его таким взглядом, как будто Джим ей остался должен изрядную сумму денег. По всему выходило, что в облике урода или даже в своем подлинном виде ее муж все равно бы не пережил предполагаемую пропажу колье. Оставалось только понять, зачем все это было затеяно? Точно ли для того, чтобы проверить странного одинокого барона? Или же мистер Бенем просто решил вывести миссис Бенем из себя? Получается, что и уродов есть предел терпению?

Вскоре эти мысли ускользнули сами собой. Джим шел по почти безлюдному поезду, в котором лишь двое или трое человек попались ему в коридорах, все они стояли у приоткрытых окон и, озираясь, курили. Видно их спутники не выносили табачного дыма. Больше никого не было. Пассажиры после завтрака оставались в своих купе. За окном проносился почти безжизненный, пустынный пейзаж, Джим на ходу вглядывался в горизонт и не мог представить это мироустройство – бесконечную неформализованную плоскость неосуществленного замысла и узкую полосу сущего, пересекающую это ничто с запада на восток. Или, точнее сказать, – огромное или не слишком большое, но в любом случае мертвое море, живое пятно Инфернума диаметром четыреста миль на его краю, такая же живая кайма вокруг обитаемого мира на сотню миль во все стороны кроме морской, и вытянувшийся на тысячи миль на восток тонкий ризоид с железнодорожной начинкой. Попытка к бегству или попытка размножения? Или же это всего лишь плод чьей-то болезненной фантазии?

Утреннее солнце, наверное, светило машинисту в лицо, на окружающем пейзаже оно, во всяком случае, вычерчивало резкие тени от каждого валуна и редких деревьев, а когда поезд начал пересекать какой-то каньон, погрузило во тьму его восточный обрыв и высветило оранжевыми красками западный. Джим всматривался в заполнившую дно каньона воду, которой некуда было убегать, вглядывался во что-то мутное ближе к горизонту и думал, что стояние воды на границе реальности и пустоты, наверное, странное зрелище. Жаль, что он не смотрел в окно, когда поезд подбирался горам. Ведь не могло же так быть, чтобы горизонт впереди обрывался бы через пять миль правее и левее от железнодорожных путей? Горные вершины вполне могли разбежаться во все стороны на многие мили. Впрочем, какое это могло иметь значение?